Игорь Савельев
Терешкова летит на Марс
I
Путин замолчал.
Пару секунд он еще гипнотизировал камеру; снег красиво ложился на черное номенклатурное пальто; выхваченный кусок Кремля — стены, ели — был до того залит белейшим светом фонарей, что кажется, готовился принимать инопланетные корабли.
Затем — несколько ракурсов вокругкремлевской Москвы, и редкие машины удирали так стремительно, размазывая красное, что верилось: это снимают сейчас в 23.58, наверное.
За столом случилось некоторое оживление. Едва знакомый Павлу хозяин, большерукий парень со странным румянцем — вероятно, обморозился, курочил и раскручивал золотишко. Слишком лихорадочно. Пробка пошла, он зря пытался ее удержать, отчаянно гримасничая, а после глухого углекислого хлопка (девушки и не успели взвизгнуть) — закрывал пальцами горлышко — а что оставалось делать?
— Преждевременный финал? — сострил Игорь.
На него опять посмотрели с неприязнью. Когда-нибудь этого мудака спустят с лестницы.
Надтреснутый бум, циферблат курантов, будто скроенный из листов старого-престарого сукна, которое в детстве казалось зеленым, потом синим, теперь черным почти.
Чокались. Девушки визжали. Парни гундели какое-то первобытное подобие «ура». Человечество за окнами взбесилось. (Канонада салютов, петард.) Паша вспомнил, что можно и желание загадать. Запоздало.
После гимна (в момент которого никто не знает, как себя вести) виртуальные фейерверки вывели на экране «2007» — к счастливой радости собравшихся. А раньше, лет за десять до того, цифры выезжали прямо из курантов, Павел точно помнил. Они медленно и неумолимо приближались, росли с каждым ударом, и в память врезались строгие — без всяких курсивов, и синие — без всяких нарядностей, «1996», когда мама сказала: «Как три шестерки», и стало страшно.
Но сейчас лучше. Сейчас — 2007.
Месяц назад уехала Наташа. (Лучше, да. Просто зашибись.) Летела она, разумеется, с пересадкой — сначала в Москву, самолет был ранним утром, да фактически ночью, и Паша все представлял первый день без нее: он проснется по будильнику в восемь, скорбно спустит нагретые ноги на декабрьский пол и вспомнит, что вот он и остался один… Получилось все не так, а до обидного буднично. Во-первых, он проспал, а вместе с жиденьким солнцем разбудил его звонок из Шереметьева: Наташа сетовала, что забыла положить денег на «трубку», и может не хватить в решающий момент, «а тут терминалы дурацкие, и разменять негде…». И Паша метался по кухне, не зная, что сглотать за двадцать пять секунд, мчался стоя — распятый скоростями в «газелях», чтобы в центре закинуть Наташке пару сотен в салоне связи. Язык на плече, какое уж скорбное опускание ног, но тем не менее — это действительно был первый день без Наташи.
День, кстати, нетрагичный до дурного — как начался, так и кончился, друзья достали халявные билеты на третьесортный концерт, и в каком-то бестолково-веселом толкании то на входе, то в зале, то на выходе все и прошло. Но это не отменяло главного. Когда катастрофа случилась, какая разница, как потом вертит тела и какие-нибудь — в ледяной испарине — дюралюминиевые обломки.
Паша остался один: его любимая уехала в Штаты (в Питтсбург) учиться, проходить практику, возможно — работать, возможно — жить.
У Наташи была редкая специальность — технолог промышленных печей («какая-то не женская!» — причмокнула губами Пашина мама когда-то). В местном политехническом институте ее — специальность — постоянно грозились прикрыть, ибо она ковыляла инвалидно из года в год — от трех десятков студентов к двум. И в деканате велись душеспасительные беседы, кого бы и куда перевести. Но не-ет, Наташа криво усмехалась, Наташа билась бы до последнего. Не то чтобы она обожала стекольные печи, уродливые, с вонью да лампами, — это просто был такой характер. Чертов характер.
Первой идеей фикс был замысел перевестись в питерский вуз — с петровским очень титулом «горный». Хоть по свежевведенной «болонской системе» — с четвертого курса в магистратуру, хоть по целевому назначению (и искался завод), короче — хоть как. И началась великая беготня по деканатам да ректоратам, звонки на берега Невы и прочая. Потом — чуть успокоилась.
И новая идея! Оказалось, перевестись в США доучиваться по специальной грантовой программе — не так уж и сложно. Просто об этом мало кто знает. И только Наташа, с упорством крота, могла дорыться до истины на забугорных сайтах. Это несложно. Только и надо, что подтвердить английский, до того взвинтив его на вечерних курсах, да довести себя до белого каления в коридорах посольства…