В один из вечеров, как только она вошла в комнату Макса и не успела еще снять шляпу и вуаль, в дверь постучали, и Макс запросто крикнул: «Войдите!» — что ее очень удивило. В комнату вошел один из его приятелей, долговязый блондин, в сопровождении молодой дамы, в которой Тереза сразу узнала одну из актрис, игравшую в недавно поставленной оперетте.
«Ах, какой сюрприз!» — воскликнул Макс, ни на миг не заставив Терезу поверить, будто этот сюрприз не был придуман приятелями заранее. Старший лейтенант оказался любезным и вежливым кавалером, а актриса, вопреки ожиданиям Терезы, старалась вести себя очень сдержанно и говорить поменьше, — очевидно, ей было велено так держаться в присутствии Терезы. К своему спутнику она обращалась на «вы» и называла его «господин старший лейтенант», кроме того, упомянула, что ее старшая сестра замужем за адвокатом, а под конец — что ее маман, вдова высокопоставленного чиновника, на Рождество собирается приехать сюда из Вены. Разговор шел о последних спектаклях, но вскоре, когда критические высказывания о пьесах и исполнителях иссякли, заговорили об интимных отношениях директора театра с молодой примадонной и графа Бенкхайма с актрисой, играющей роли светских львиц. Вечер завершился в трактире за бутылкой вина, где беседа приняла более оживленный, однако для Терезы не слишком приятный характер. Несколько офицеров, сидевших за соседними столиками, вежливо поздоровались с ними, но в дальнейшем не обращали на них внимания. Довольно рано, едва пробило десять, Тереза попрощалась с присутствующими, настояв, чтобы Макс еще побыл с друзьями. И отправилась домой в довольно мрачном настроении, испытывая легкие укоры совести.
Следующая встреча в квартире Макса прошла гораздо веселее. Старший лейтенант принес холодные закуски и пирожные, и уже после первой бутылки вина выяснилось — для Терезы это, естественно, отнюдь не было неожиданностью, — что старший лейтенант и актриса находились между собой в гораздо более доверительных отношениях, чем они оба пытались показать в прошлый раз. Тем не менее актриса все еще немного стеснялась и вскоре опять заговорила о своей матушке, которая хотя и не приедет сюда на Рождество, но в Вербное воскресенье заедет за ней и увезет в Вену. Позже, когда их небольшая компания сидела в кофейне и комик из ее труппы, приветливо помахав им рукой, крикнул: «Привет, змеючка!» — она лишь холодно кивнула и проронила: «Что этот нахал себе позволяет!»
Вскоре после этого Тереза попросила возлюбленного все же отказаться от этих встреч вчетвером, — мол, ей приятнее быть с ним наедине. Польщенно улыбнувшись, он, однако, тут же помрачнел и поначалу мягко, а потом все более энергично стал упрекать Терезу в «высокомерии» и «вздорности». Она всплакнула, вечер был безнадежно испорчен. И когда несколько дней спустя старший лейтенант со своей подружкой вновь постучался в дверь Макса, Тереза в глубине души даже обрадовалась. Потом, уже в трактире и во время всех последовавших посещений этого заведения, она казалась если не самой веселой, то самой оживленной не только в их маленькой компании, но и в более многочисленной, часто собиравшейся за их столом.
Зима наступила поздно и сразу обрушилась на город обильными снегопадами. Все вокруг покрылось приятным пушистым белым одеялом. И когда в результате заносов начались перебои на железной дороге, Терезу охватило чувство умиротворения и безопасности — она впервые осознала, что в глубине души все время испытывала страх перед внезапным появлением Альфреда.
Снегопады прекратились, наступили по-зимнему солнечные дни, и по воскресеньям Тереза с Максом отправлялись на лыжные прогулки в горы — в Берхтесгаден и на озеро Кёнигзее. Сначала вдвоем, а потом и в обществе других офицеров и их подружек, которые почти все принадлежали к миру театра. Макс не ревновал, когда в прокуренных залах трактиров, потягивая горячий пунш, его приятели не особенно строго соблюдали правила приличия по отношению к Терезе.
Ночь с первого на второй день Рождества Тереза и Макс провели в гостинице на берегу Кёнигзее. А когда на следующий день она сняла лыжи перед своим домом и, с некоторой тревогой ожидая недовольства матери, поднялась по лестнице, та с явной укоризной молча протянула ей заказное срочное письмо, грозно заметив, что оно пришло накануне вечером. Тереза узнала почерк Альфреда. Еще не вскрыв конверт, она догадалась о содержании письма, поэтому прочла его без особого удивления. Альфред писал, что испытывает глубочайший стыд из-за того, что некогда потратил на нее свои лучшие чувства, и всем сердцем желает ей с господином лейтенантом обрести то счастье, которое он, Альфред, не был в состоянии ей дать. Относительно спокойный тон письма сначала заставил Терезу устыдиться. Но после минутного уныния она облегченно вздохнула и обрадовалась, что ей не придется больше ни к чему принуждать себя. Теперь ее можно было увидеть вместе с возлюбленным повсюду — и в театре, и на катке, наконец она стала даже принимать от Макса небольшие подарки: тоненькую цепочку с медальоном, которую всегда носила на шее, полдюжины носовых платочков и пару домашних туфель из красной кожи с белыми звездочками — точно такие же иногда надевала во время спектакля подружка старшего лейтенанта, — подарки, которые она прежде решительно, чуть ли не оскорбленно отвергала.