— А отказ от всех идеалов— поможет? — язвительно спросил Рон. — Скажи мне, Луиза, — Брэнвин моргнула, — покупка нового грузовика, найм сезонников для уборки урожая — как это поможет нашему движению? Я не допускал и мысли, что доживу до дня, когда никто иной, как вы, — он обвел взглядом собравшихся за столом, — выступите в поддержку системы, эксплуатирующей народ в течение многих поколений!
На миг собравшиеся смутились. Затем Брэнвин вновь подняла взгляд на Рональда.
— Что ж, — сладеньким голосом протянула она, — если бы ты время от времени помогал в работе, возможно, нам и не пришло бы в голову нанимать помощников. Но потеря здорового, сильного мужчины довольно сильно сказывается на всей коммуне. Честно говоря, я тоже планирую родить ребенка и добрых полгода не смогу лазать но деревьям. Зато вместо этого я попробую заняться деловой перепиской.
— Замечательно! — фыркнул Рональд. — Мы делаем революцию, а ты будешь рассылать людям полезные советы о том, как мыть окна уксусом и делать крем для рук из ланолина с пчелиным воском! Уж это приблизит революцию, безусловно!
Бальдур печально взглянул на него своими огромными, мягкими глазами.
— Основа нашей революции — личный пример плюс свободный обмен информацией. Обычно ты вел переписку, качал статьи из Интернета и снабжал нас сведениями о том, как идет жизнь на других органических фермах. Однако с тех пор прошел практически целый год. Что же — неужели все прочие фермы свернули бизнес?
— У нас — не бизнес! — закричал Рон, ударив кулаком по столу так, что тарелка чуть не упала на пол. — Мы — сеятели революции!
Брайен вновь начал кричать; Лиза поднялась из-за стола и принялась расхаживать по комнате, баюкая младенца. Укачивая и успокаивая его, она не сводила с Рональда неприязненного взгляда.
Пригладив пальцем густую, темную бровь, Айеша тревожно оглядела собравшихся за столом.
— Все мы— участники революции, Рон, — заговорила она. — Революции, которая вернет человечество назад, к земле. Коммуна добилась того, что к нам приходят учиться огромные концерны. Но у меня имеется неприятное ощущение… будто под словом «революция» люди подразумевают совершенно разные вещи.
Рональд поднял на нее удивленный взгляд.
«Как мила наша Айеша, — подумал он. — Как тактична…»
Сейчас он даже не мог поверить, что когда-то этот легкий акцент, эта смуглая кожа заставляли его дрожать от вожделения. Сейчас Лабейну хотелось разве что придушить ее, впрочем, как и всех остальных, к чертям собачьим. Рон не мог и подумать, что все они вот так поднимутся против него. «Не иначе, как сговорились за спиной, втихую».
— Так каков же итог? — поинтересовался он. — Раз уж вы все теперь — такие серьезные бизнесмены…
— Итог таков: либо работай, как все, либо проваливай. Здесь тебе не государство всеобщего благосостояния, — ответила Брэнвин.
Прочие беспокойно заерзали. Они бы не были так резки; а на грубость Лабейн нарвался, назвав Брэнвин Луизой.
— Мы — не Джонстаун, — добавила Лиза, — и вообще, не какая-нибудь изуверская секта, где женщин бьют при малейшем непослушании.
Собравшиеся, остолбенев от удивления, воззрились на нее, затем устремили взгляды на Рона. У некоторых отвисли челюсти.
— Я ни разу в жизни не ударил тебя! — возразил Рон.
— А я совсем недавно гадала, скоро ли это случится в первый раз, — отрезала Лиза. — В тот день, когда ты велел мне выйти на двор и начал подниматься со стула с таким выражением на лице…
— Я собирался закрыть дверь в кабинет! — Он смотрел на женщину взглядом, в котором сквозило неподдельное изумление. — Ладно, пусть у тебя развилась паранойя, но сей факт вовсе не превращает меня в скота, который бьет свою жену!
— Я тебе не жена!
Рональд всплеснул руками. Лиза, конечно, не являлась ему женой, но то была чистой воды формальность… Со временем коммуна разбилась на пары, и вот уже лет пять Лиза ходила исключительно с ним. От него женщина родила сына, с ним делила постель — чего же еще желать?
— Бьет женщин, — поправился он. — Я — не из тех скотов, что бьют женщин.
Хотя в данный момент это, пожалуй, было бы даже приятно…
Собравшиеся за столом тревожно переглянулись. Рон больше не мог сказать, что знает их тайные мысли — они стали старше, вросли в землю и утратили юношеский пыл. Короче говоря, они превратились в подлых, скользких, лицемерных капиталистов. А Лабейн… просто не мог позволить им помешать делу всей своей жизни.