Пожилые друзья, стоявшие к ним спиною у окна и с жаром перешептывавшиеся между собою, не обращали на них внимания, и Мелиссу все более и более охватывала блаженная уверенность, что она взаимно любима и так же горячо, как любит она сама.
Только иногда на мгновение воспоминание об императоре, подобно грозному видению, выступающему из отдаленных туманов, нарушало блаженство этого часа.
Ей хотелось во всем признаться жениху, но было так тяжело заставить его как следует понять все случившееся, и к тому же Диодора не следовало ничем серьезно беспокоить. Притом он сам, совершенно опьяненный кипучею страстью, делал невозможною всякую попытку к объяснению.
Если он говорил, то только для того чтобы уверить ее в своей пламенной любви, а когда Эвриала, наконец, напомнила, что уже пора уходить и взглянула на пылающее лицо своей любимицы, то Мелиссе показалось, что ее оторвали от самых блаженных грез.
В приемном зале их задержал Андреас.
Эвриале хотя и удалось рассеять его наиболее серьезные опасения, однако ему хотелось спросить девушку, не лучше ли было бы воспользоваться уже этою ночью для бегства. Но она, с глазами, все еще радостно сверкавшими, нежно положила свою маленькую ручку на бородатый рот христианина и попросила его не омрачать теперь предостережениями и недобрыми предсказаниями ее радостное настроение и надежду на лучшие времена. Эвриала тоже советовала ей бесстрашно надеяться на самое себя, а у возлюбленного она почерпнула уверенность, что она поступает, как следует.
Отпущенник не решился омрачить эту радостную самоуверенность и только напомнил Мелиссе, чтобы она непременно послала за ним, когда будет нуждаться в нем. Он тогда найдет для нее убежище, а госпожа Эвриала вызвалась найти надежного посланца.
Затем он распростился с женщинами, и они возвратились в жилище главного жреца.
В передней комнате они увидали слугу Вереники, который просил матрону от имени своей госпожи, задержанной дома, прислать ей Мелиссу, чтобы та провела у нее ночь.
Это приглашение, удалявшее Мелиссу из Серапеума, было вдвойне приятно обеим женщинам, и матрона сама проводила девушку вниз по потайной лестнице, которая вела к маленькой задней калитке.
Раб Аргутис, который явился навестить свою любимую молодую госпожу и которого здесь никто не знал, должен был проводить ее и завтра утром снова привести сюда через эту же дверь.
Старику пришлось многое рассказать ей. Он целый день пробыл на ногах. То ходил в гавань, чтобы осведомиться о возвращении корабля, на котором находились узники, то был в Серапеуме, чтобы проведать ее, Мелиссу, то ходил к старой Дидо, чтобы сообщить ей обо всем. К полудню он встретился с Александром на рейде императорских судов. Когда юноша узнал там, что вышедшая в море трирема может возвратиться не раньше завтрашнего дня, он отправился через Мареотийское озеро навестить христианина Зенона и его дочь. Рабу было дано поручение сообщить Мелиссе, что тоска по прекрасной Агафье не дает ее брату покоя.
Старая Дидо и Аргутис осуждали легкомыслие своего молодого господина, которого серьезное положение дел в эти дни и опасность, угрожавшая его сестре, не сделали терпеливее и благоразумнее, но сейчас у него не вырвалось ни одного слова порицания. Он был счастлив уже тем, что мог идти около Мелиссы и услышать из ее собственных уст, что с нею все благополучно и что император относился к ней милостиво.
Александр тоже похвалился старику, что он сделался добрым «другом цезаря», и теперь раб подумал о Феокрите, Пандионе и других любимцах, про которых он слышал, и потому уверял Мелиссу, что когда ее отец будет выпущен на свободу, то Каракалла возведет его в звание всадника, подарит ему поместья, а может быть, и один из императорских дворцов в Брухиуме. Он, Аргутис, хотел бы стать тогда главным управляющим, чтобы доказать, что умеет делать кое-что поважнее, чем держать в порядке мастерскую и сад, колоть дрова и дешево покупать провизию на рынке.
Мелисса засмеялась, сказав, что ему будет нисколько не хуже, если только исполнится единственное желание ее сердца – сделаться женою Диодора, а Аргутис уверял, что будет доволен, если она просто дозволит ему оставаться при ней.
Но она слушала только наполовину его слова и отвечала рассеянно. Вздыхая, она представляла себе, как покажет императору, на котором уже испробовала свою силу, что она перестала трепетать перед ним.
Таким образом они дошли до дома Селевка.
Теперь он служил квартирой для массы постояльцев.
В зале с колоннами, рядом с входом, сидели бородатые воины, на скамьях и на полу, целыми группами, они, громко крича, распевая песни, пили вино и со смехом и бранью бросали кости на драгоценные мозаичные картины пола.
В великолепном садике имплювиума беспорядочная толпа окружала, болтая и пируя, огонь, разложенный на выхоленной бархатистой лужайке. Дюжина офицеров разлеглась на подушках в одной из колоннад и смотрела, не сдерживая дикого поведения подчиненных, на танцы девушки-египтянки, приглашенной в дом невольного их амфитриона. Хотя слуга провожал закутанную девушку, она не избегла грязных слов и дерзких взглядов. И даже один молодой нахальный преторианец уже протянул руку к ее покрывалу, когда более пожилой офицер остановил его.
Помещение Вереники оставалось покамест неприкосновенным; префект преторианцев Макрин, познакомившийся с нею через ее зятя, сенатора Церана, принял меры к ограждению женской половины дома от посягательства квартирмейстеров личной охраны цезаря.
Прерывисто дыша, с сильно раскрасневшимися щеками, Мелисса наконец добралась до комнаты жены Селевка.
В голосе матроны слышалась едкая горечь, когда она приветствовала свою юную гостью восклицанием:
– Ты точно убежала, точно укрываешься от преследования. И находишь мой дом в таком виде! Или, – и здесь ее большие глаза как-то особенно ярко засверкали, – борзая собака гонится по пятам за добычей? Мой корабль готов.
Когда Мелисса ответила отрицательно и передала, что с нею случилось, Вереника воскликнула:
– Тебе известно, что пантера лежит смирно и группируется, прежде чем сделать прыжок. Это ты можешь увидеть завтра в цирке. Там будет устроено представление для императора, такое, которого не предлагали даже Нерону. Моему мужу приходится принять на себя львиную долю расходов, и он только и помышляет об одном этом. Он из-за этих хлопот позабыл даже о своей единственной умершей дочери. И все это ради увеселения того человека, который нас оскорбил, ограбил, унизил; так как теперь мужчины целуют и руки, которые наносят оскорбления, то нам, женщинам, следует оказывать противодействие. Ты должна бежать, Мелисса! Теперь гавань заперта, но завтра утром она будет открыта, и если в течение дня твои домашние получат свободу, тогда бегите все! Или же ты еще ожидаешь чего-нибудь хорошего от тирана, сделавшего этот дом таким, какой он теперь?
– Я узнала его, – отвечала Мелисса, – и не жду от него ничего, кроме самого худшего.
Вереника радостно схватила руку девушки, но была прервана служанкою Иоанной, которая доложила ей о приходе знатного римского офицера, трибуна, который желал говорить с хозяйкою дома.
Когда Вереника отказалась принять его, служанка стала уверять, что он очень молод и в приличных, скромных выражениях высказал желание обратиться к госпоже с весьма настоятельною просьбою.
Тогда матрона приказала впустить незнакомца, и Мелисса поспешно исполнила приказание удалиться в соседнюю комнату.
Только полуспущенная занавесь отделяла ее от того помещения, в котором Вереника принимала воина, и, даже не желая подслушивать, она могла следить за громким разговором, вдвойне заинтересовавшим ее, как только она узнала голос говорившего.
Вежливо взволнованным тоном молодой трибун просил хозяйку дома указать ему комнату для его тяжело раненного брата. Страдальца трясет сильная лихорадка, и, по уверению врача, шум и стук экипажей на улице, куда выходят окна комнаты, занимаемой больным, так же как и постоянное хождение воинов взад и вперед, могут оказаться опасными для его жизни.