— И что тогда?
— Ничего. Подыхает.
— Рыба?
— Черта с два. Коршун. Захлебывается. Рыбаки как-то поймали карпа кило на двадцать, а у него в спину вросла пара лап, до самых цевок.
— А остальное?
— Отвалилось в воде. Ведь стоит коршуну вонзить когти, как вытащить их он уже не может — больно судорожно вцепляется.
«Пи-и-ить, пи-и-ить…» — вмешались в разговор маленькие лысухи.
— Пора вам отправляться спать, скоро солнце зайдет, — сказал им Матула.
— Дядя Матула, ружья у вас нет?
— Почему ж нет? Только я не всегда беру его сюда. Дома оно, хорошо смазанное. Что, хочешь коршуна пристрелить?
— Неплохо бы.
Дюла размечтался, как похвастается Кряжу: «…Потом я поймал пудового сома и убил черного коршуна…» Но Матула словно забыл про ружье.
— Остановившись возле лодки, он спросил после некоторого раздумья:
— Плавать-то ты умеешь?
— Умею.
— Ну тогда я оттащу к шалашу мешок и возьму удочку, а ты спустись на лодке по реке до ивы и там привяжи лодку, это ее стоянка. Я погляжу, как ты отплывешь.
Наш Плотовщик взял в руки весло, волнуясь, как актер перед выходом на сцену, а Матула оттолкнул старый челн от берега.
— Садись на заднюю скамью.
Дюла сел на заднюю скамью, нос лодки немного приподнялся, и наш Плотовщик — будь что будет! — решительным движением погрузил весло в воду.
Матула смотрел на него, Дюла краснел, а лодка весело крутилась на месте.
— Послушай, это же не карусель!
— Я сейчас, дядя Матула.
Теперь Плотовщик ткнул весло в воду с другого борта, и лодка подскочила, как резвый жеребенок, только что головой не тряхнула, и завертелась в обратную сторону.
— Я привык двумя веслами.
— Двумя? Ты и одним не умеешь!
Дюла не понимал, в чем дело. Ведь когда они вытаскивали большого сома, он как-то греб. Но сейчас он забыл, что тогда рыба тянула леску и поэтому лодку не заносило то влево, то вправо.
— Не понимаю, — злился Плотовщик, — ничего не понимаю!
Оно и видно. Дай весло. Гляди: сначала делаешь гребок вот так. И тут же поворачиваешь весло, чтобы лодку не заносило.
— Понятно. Дайте весло, дядя Матула!
Наш Плотовщик стал подражать Движениям старика, и лодка наконец поплыла, но двигалась так, точно горячая любовь влекла ее то к одному, то к другому берегу.
— Ничего, не плохо, — ободрил его старик. — Но надо научиться грести как следует, ведь ты не гребешь, а воду ложкой хлебаешь.
— Пошли, Серка, а то у тебя голова закружится, если будешь долго смотреть на лодку.
Дюла еще некоторое время чувствовал на спине неодобрительный взгляд Матулы, хотя старик уже шел по тропке к шалашу.
— Разрази гром это корыто! — негодовал Плотовщик, но, к счастью, гром и молния не были подвластны неосмотрительному мальчишке, который сам сидел в лодке.
Однако знакомая ему кривая ива была все так же далеко, хоть и казалась близкой. Дюла, крепко державший весло, вспотел от усердия, и лодку как будто уже меньше тянуло то к одному, то к другому берегу, но она ползла, точно сонный клоп, если к старой посудине применимо такое сравнение.
«Ква-а-ак…» — закричала цапля, неожиданно вылетевшая из камышей, и Дюла со страху чуть не выронил весло.
— Чтоб тебе, тонконогой, треснуть! — вскипел Плотовщик. Потом дело пошло на лад, и вскоре Дюла с восторгом ухватился за кривую иву.
— Теперь-то я уж знаю, как надо. Завтра потренируюсь. Плотовщик привязал лодку и на берегу почувствовал, что он существо сухопутное, потому что пешком мгновенно добрался до Матулы, который сделал ему знак сесть рядом и не шевелиться. Он хотел передать Дюле удочку.
— Удите вы, дядя Матула. У меня болит ладонь.
— Ничего. Пройдет. Ну вот! Есть! Сачок сюда! Легко идет, наверно, лещик. Так и есть!
— И какой! — Дюла с интересом рассматривал большого леща, перекладывая его в садок. — Точно блин!
Он теперь уверенно повторял привычные движения. Рыбу брал, как положено, под жабры и бросал в садок.
Солнце опустилось к самым камышам, и уже не больно было смотреть на его красную физиономию. Реку окутали тени, и цапли полетели домой. Но появились тучи комаров, и это обстоятельство не понравилось Дюле.
— Я схожу в шалаш намажусь, а не то они съедят меня живьем.
— Разумно. Можешь заготовить дрова, а я пока половлю. Плотовщик нашел такое разделение труда правильным, достал топор и пригласил Серку, если ему хочется, тоже пойти за дровами.
А поскольку над шалашом черным пологом висели комары, он не пожалел мази.
— Пошли, Серка!