«Ка-а-ар… Ка-а-ар…» — трубным голосом прокричала с ольхи ворона.
Но откуда знать, что означало «кар»? Может быть, что возле погасшего костра не осталось ничего съедобного и нечего там сторожить Серке?
Нет, серую ворону могла понять лишь другая ворона, которая не сказала бы ничего, кроме «кар». Следовательно, над этим вопросом не стоило ломать голову.
Но тут Дюла проснулся, и даже самый близкий его друг не решился бы утверждать, что наш Плотовщик смотрит на брезжущий свет более или менее осмысленно. В первую минуту он не понял, где находится и как очутился в промозглой предрассветной мгле, когда старая ворона протрубила зарю.
И так он полежал с закрытыми глазами, пока его мысли нехотя не отправились в путь, нерешительно нащупывая концы оборвавшихся вечером нитей. Потом он снова открыл глаза и наконец вернулся в реальный мир, но не понял сначала, что происходит у него с руками, ногами, плечами, спиной и даже с отдельными их частями.
— Ой-ой!.. Доброе утро, дядя Матула!
— Еще только светает, — сказал Матула, любивший точность. — Впрочем, пусть пойдет тебе на здоровье ночной отдых. Вижу, ты едва шевелишься.
— Меня словно в ступе толкли.
— Это неплохо. А теперь за работу!
— Что?
— Размяться надо. Стоит тебе повесить нос, как все начнется сначала.
Плотовщик уныло уставился на свою ладонь и не решался даже разогнуть пальцы. На руке, растертой, поцарапанной, уколотой, ушибленной, красовались два белых волдыря.
— Мне трудно будет, дядя Матула.
— Конечно, — согласился старик. — Да только это к делу не относится. Трудно будет, ну так трудно будет. А теперь поедим чего-нибудь вкусного, такого, какого ты еще никогда не пробовал.
Туманные мысли Дюлы разбрелись по извилистым путям фантазии, и он вообразил, что Матула, уже вернувшийся с рыбной ловли, подаст ему яичницу из чибисовых яиц или что-нибудь присланное тетей Нанчи.
— Разложить костер?
— Нет. Поедим холодное.
«Тогда, значит, из припасов тети Нанчи», — решил Дюла и сел на постели.
— А ты не искупаешься? Я бы пока все приготовил.
Дюла настолько поразился, что забыл о ломоте в теле. Следует признаться, Плотовщик представлял себе жизнь на лоне природы с купанием в реке, но без принудительных омовений в ней. В особенности на заре. Все былинки гнулись в брезжущем свете под оловянными каплями росы, от реки веяло холодом. И куда же тут с ободранной кожей да в ледяную воду!
— Я не захватил плавки. И тетя Нанчи забыла мне их дать.
— Экая жалость! Только я-то думал, что купаться надо не плавкам, а тебе. Но если ты боишься воды… или робеешь лягушек…
— Да нет! Но я могу простудиться…
— Приезжал сюда один ученый человек… — Матула неторопливо помешивал угли. — Он об эту пору прыгал в воду из лодки вверх тормашками и говорил, что чувствует себя отлично, гору готов своротить. В такую рань вода совсем теплая. Но раз кряхтишь, значит, не хочешь.
Наш Плотовщик сердито теребил сапоги и желал всяких напастей закаленному ученому. Дома добросердечная мама Пири разрешала ему умываться, как кошка лапкой. А здесь — прыгай вверх тормашками!
Пошатываясь, встал он на ноги, но не осмелился даже заикнуться Матуле о своем желании сбежать.
— Утиральник возьми!
Итак, наш Дюла стоял, облачившись в красивые сапоги и кальсоны, и ребра ходили у него ходуном. Матула с нескрываемым пренебрежением оглядел его тощую долговязую фигуру.
— Н-да, весы бы ты не сломал, это уж верно. Зато после купанья есть здорово хочется. Когда ты вернешься, завтрак у меня будет готов. Не торопись.
«Рассказать бы, так весь класс заржал бы! — возмущался он про себя. — Мама всплеснула бы руками, мама Пири хлопнулась в обморок, отец стукнул кулаком по столу».
И он представил себя в школьном дворе на перемене в окружении друзей.
«.. Ну, а чуть свет я бегал на реку, прыгал с лодки вниз головой, минут пять плавал и мог потом своротить гору».
Эта мысль показалась Плотовщику настолько соблазнительной, что он остановился, чтобы посмаковать ее, и ему даже почудилось, будто на него уставились большие бараньи глаза Дубовански. Но Дюла забыл о существовании комаров.
— Ууу-х, черти! — И он побрел дальше, покидая своих замечательных друзей вместе с комарами, которые, однако, ликуя, устремились вслед за утренним лакомством.
Да, у Дюлы мелькнула мысль, что Матуле из шалаша не видно, что происходит на берегу, но старик только посмеялся бы над таким ребячеством. Он ведь знал о существовании комаров, знал, что потревоженные в ракитнике певцы нападут на мальчика, если тот сразу не влезет в воду, — все это он знал прекрасно.