— Все будет так. Исхода нет…
Осень в тот год пришла очень поздно. Стали опадать листья, но не от увяданья. Все ждали зимы, а она так и не наступила. Ее ждали и в следующем году. А потом перестали. Пришла великая жара…
Пропали из продажи кондиционеры, и вежливые девочки из супермаркетов бытовой техники виновато извинялись за это. Извинялись недели две, пока не исчезла телефонная связь и электричество. Магазины стали закрываться. Литр чистой питьевой воды стоил целое состояние. Подземные источники постепенно пересыхали, а реки и озера с каждым днем становились все меньше и меньше.
Люди обращались в первобытное состояние медленно, но необратимо. Они возненавидели друг друга и за каплю влаги готовы были на любую подлость. Более или менее нормальные пошли в добровольные спасатели. Хотя все прекрасно понимали — бесполезно это. Я нормальным не был, но тоже пошел и тоже понимал. Необходимо было чем-то занять мозги и обезвоженное тело, чтобы не погибнуть от тоски.
Засуха и постоянные пожары привели к нехватке продовольствия. Только дефицит воды оказался серьезнее. Правительство распорядилось вскрыть все основные запасы, о которых население и не подозревало. Когда нет будущего, зачем думать о нем? Повсюду валялись консервные банки с неизвестной маркировкой и белыми этикетками. Содержимое всегда было теплым и безвкусным, но главное, не тухлым. Иногда меня тошнило, и я почти ничего не ел. Только от злости, наверное, находил в себе силы барахтаться дальше.
Самое страшное из всего, что я видел — это горящие люди. Они возгорались как будто сами. Попадали в огненные смерчи и погибали за минуту. Но иногда казалось, что смерч здесь ни при чем. Идет человек, скажем, по тротуару, и вдруг воздух вокруг него начинает плыть и потрескивать. И таким живым, осязаемым становится, будто потрогать можно.
И там, в прозрачной медузовой массе можно было разглядеть какие-то странные образы. Так говорили… Красивые, тонкие миры из атомов. Все, кто видел эти миражи близко, уже не могли рассказать об этом. Мне снились кошмары почти каждую ночь. И каждый раз я просыпался холодный и мокрый от ощущения убийства. Огонь убивал меня всего. Вместе с телом сгорала душа. А утром мне казалось, что мы в аду и что в аду мы на веки вечные.
Я сидел напротив старухи и думал, а точно ли она понимала, как ей повезло. Поезд шел без остановок. Но перед этим на самой последней, творился, наверное, такой же ужас, какой был на тонущем «Титанике». По какой-то идиотской традиции, как лодки с «Титаника», поезд ушел незаполненным. Все, кто остался позади, мертвы. Связи с городами больше не было. Нет связи — нет жизни.
— Внимание! Опасная зона! Внимание! Опасная зона! — затрещал приемник тревожным металлическим голосом. — Просим всех занять свои места, лечь на кровать и надеть противогаз!
Можно сказать, я его не снимал. Этот резиновый урод висел у меня на плече, как домашний питомец. Пока ты живешь в нормальных условиях, тебе не понять, что такое угарный газ, от которого уже почти нигде не спрятаться. А еще для полного счастья — радиоактивное облако, накрывшее весь центр. Горели АЭС, горели ядовитые леса и болота.
— Бабушка, а зачем нам нужно ложиться?
— Сказали лечь, значит, ложись! — рассердилась бабушка.
Сверху она накинула на девочку одеяло. И смотреть на это я просто не мог.
— Вы бы еще шерстяные носки на нее надели. Перегреете до смерти.
— Зато ни одна зараза не проникнет.
— Противогаза достаточно.
— А вы почем знаете?
— Я — спасатель.
— Много вас таких. Полстраны, если не больше. Такой же вот, как вы, у нас чемодан спер.
— Таких же не бывает. Я один такой уникальный.
— Да, уж конечно, один. Конечно…
Проходимцев было много и до пожаров. Но после они стали еще агрессивнее. Только сейчас вместо кошельков и драгоценностей им нужна была вода и кое-что еще.
Толстяк у нас долго не просидел. Как проехали опасную зону, переселился в соседнее купе. Там ехала какая-то женщина, за которой он, видимо, хотел приударить. Я ее даже не видел, но чувствовал терпкие дорогие духи. И удивился, что люди могут думать о таких вещах — о парфюме, о галстуках… Впрочем, из-за отсутствия душа, может, и нужно было иногда об этом думать.
Напоследок толстяк пригрозил:
— Сейчас пойдут. Они… У вас пропуска есть?
Они — это голодные полицейские с серыми лицами, которые проверяли наличие паспортов и спецпропусков. Бабка сильно напряглась и нахмурилась.