- Может хоть отсыпать вам папирос?
- Не надо – я бросаю.
-//-
Через город вели пленных.
Немцы могли бы пустить колонну в обход города, но отчего-то этого не сделали. То ли не захотели загружать пленными стратегический мост через реку Реберду, то ли решили лишний раз похвастать своей победой.
И действительно – гнали долго. Колонна по четыре растянулась километра на полтора.
- Откуда, откуда, откуда?.. – шумело в толпе.
И будто перекличка звучало:
- Харцизск…
- Мариуполь…
- Варваровка…
Громом грянуло:
- Таганрог!
Пока колонна тянулась через город, безоблачное небо успело затянуться тучами, стал накрапывать мелкий дождик.
А они все шли и шли.
Сколько их там было? Тысяч пять – не меньше.
Вдруг Марья, дочь бабки Салтычихи встрепенулась, подбежала, дернула немецкого офицера за рукав кителя, показывая на кого-то в колонне.
- Пане коменданте! Та це мій чоловік!
Гауптман не понял ни слова, но на всякий случай улыбнулся.
Марья сдернула тяжелый платок, волосы каскадом рухнули на плечи. Размахивая платком, ввернулась в колонну пленных, подбежала к одному.
- Ах ти вражий сину! Я ж тобі казала – не треба тобі йти на ту війну!
Била его здорово, зло, с размахом. Тот закрывался руками и отступал перед ее напором. Отступал прочь из колонны.
Немецкие солдаты смеялись громко и неприлично.
Пленные улыбались, но шаг не сбавляли.
- Везет же дураку, - шептали они.
И были они правы. Может быть, тот пленный и не был дураком, но повезло ему безосновательно и иррационально.
Все соседи знали, что Марья замужем. Мало кто из них не знал и того, что на своего мужа, Ваньку Плотникова, она успела получить похоронку еще в те времена, когда почта работала.
И похоронка не врала – лег Ванька в землю где-то под Проскуровым.
Ну и что с того?..
А ничего…
Глядела молодая вдова на ряды пленных и думала: ее мужа убили, этих ведут неведомо куда, непонятно зачем. Этак скоро мужиков и не останется.
И вот, что странно, – ее обман остался, не открыт.
Соседи знали, но молчали.
Новоявленный Ванька Плотников оказался молчаливым и непьющим.
Два года под немцами прожили Иван да Марья ладно. Может быть, даже счастливо. Настолько счастливо, насколько возможно жить рядом с человеком, коему ты обязан жизнью. Детки пошли. Через одиннадцать месяцев родила она ему мальчика, Колю, а когда Красная Армия в город вошла, была Мария брюхата двойней.
Даже особист, который шел в эшелоне наступающей Красной Армии, сделал вид, что ничего не заметил, что похоронка была просто ошибкой.
Конечно же, Иван опять ушел на войну, и опять Марья, провожая своего мужа на фронт, рыдала.
А скоро погнали иных пленных, в сторону иную.
Соседи были уверены, что она останется вдовой второй раз, но нет. То ли некуда было больше возвращаться Ваньке, то ли, действительно, это была любовь.
Хоть это к нашему повествованию не относится, я скажу: в один день затянувшейся весны он вернулся назад.
В Миронов.
К Марье.
Визит Колесника
На этот раз гость был бесшумен – у дома Бойко он появился уже после заката, вырос, будто из-под земли. Никто не видел, чтоб он шел по улице. Не зарычала ни одна собака, не было слышно шагов.
На мгновенье остановился у порога, осмотрелся и прошмыгнул вовнутрь.
Прошел через весь дом так, что не скрипнула ни одна половица. Этот посетитель был обут не в тяжелые сапоги, а в новенькие лакированные туфли.
Бойко все же почувствовал его – изменилась акустика комнаты, тишина поменяла свою форму.
Хозяин дома напрягся, но не обернулся.
Гость, чтоб обозначить свое присутствие тихо откашлялся. Бойко остался неподвижен.
- Я бы постучал к тебе в дверь, будь она у этого дома, – заговорил вошедший. - Видимо, мир вовсе слетел с петель, если гражданин оперуполномоченный сел спиной к двери…
- Проходи, Колесник… - ответил Бойко, так и не повернувшись. - Я бы предложил тебе присесть, но в этом доме нет стульев, ни зеркал, ни дверей, которые могли бы слететь с петель. Честно говоря, я думал, что ко мне никто не зайдет в гости. И уж, конечно, не ожидал, что зайдешь ты.
- А я зашел…
- Вижу. А зачем?
- Я тебе дачку принес…
Колесник положил на стол пакет, завернутый в грубую бумагу. Развернул его. Там был кусок хлеба, сало, расфасованное в аккуратные брикеты.
Бойко хватило одного взгляда.
- Сало немецкое. Значит краденое. Ты смотри – за такое…. У немцев Сибири нет. Потому они сразу к стенке ставят.
- Ах да, хорошо, что напомнил, – Колесник порылся в карманах и бросил на стол пару головок чеснока. – Вот и отечественный продукт. Угощайся.