И, поправив ремень винтовки на плече, пошел прочь. Сапоги невыносимо скрипели и блистали на солнце.
Бойко отвернулся от него, бросил ведро в колодец. Бросил хитро, дном вверх. Оно ударилось об воду громко, зачерпнуло воду, пошло ко дну сразу. Когда Владимир тянул воду вверх, почувствовал – голову бросило в жар, в глазах поплыли туманные пятна. Такое уже бывало с ним - не то от усталости, не то от недоедания.
Но вытащил воду, перелил ее в таз, пошел домой. И странное дело – соседка, коя все эти дни делала вид, что не замечает Бойко, поздоровалась с ним первая.
Бойко задумчиво кивнул в ответ.
Вошел в дом, достал карабин, прилег. Подумалось – когда стреляются из пистолетов или винтовок, в ствол заливают воду – для гарантированного результата. Стволы револьвера воду обычно не держали. Интересно, - подумал Владимир, - а какой вкус у этой воды? Чем она пахнет? Сталью? Оружейной смазкой?
Из пачки выбил папироску, закурил…
Курил он последний раз в жизни…
-//-
Он умирал раньше.
Это случалось довольно часто, как для одного человека, и у него появилась странная привычка: умирать и воскресать.
Первый раз он инсценировал свою смерть сам. Одни говорят, будто бы так бежал от карточного долга. Но это вряд ли: всю свою жизнь он был до горя неазартен. Он прилично играл в шахматы, но не любил карты. Другие говорили, будто он сделал так, чтоб избежать смерти вполне реальной, жестокой.
Затем попадал в передряги, из которых редко выходят живыми. И его записывали мертвым – для ровного счета. Он тонул: его бросали со связанными руками в прорубь, и вода утаскивала его под лед. Но он выплывал в другой полынье, вытаскивал себя на поверхность, вцепившись зубами в лед.
Он горел, выходил из пожаров как из материнского лона – голый, безволосый, без документов, без имени.
Уходил от погони, гнался за кем-то сам.
В него стреляли – стрелял и он…
Но теперь, казалось, ему от смерти не отвертеться.
Жизнь вытекала из него, как песок течет сквозь пальцы. Врачам все трудней было нащупать его пульс, услышать его дыхание.
Но после пяти дней умирания что-то в нем изменилось, сказало: довольно. Сердце ударило громче, кровь пошла резвей. Он втянул воздух глубже. Тяжелый воздух эвакогоспиталя, пропитанный хлором, кровью и криками. Вдохнул его полной грудью – и ему это понравилось.
Затем открыл глаза и, не отрывая голову от подушки, огляделся.
Так получилось, что его возвращение не осталось незамеченным: молодая медсестричка как раз смотрела на него и заметила перемену:
- Смотрите, - позвала она, - «святой» очнулся.
-//-
Нет, он не был святым.
Но за время пребывания на фронте, а затем в коме черты его лица стали такими острыми, что можно было порезаться, лишь взглянув на них. Брить его не стали, а после полученной пулеметной очереди, на его лице застыла боль и мучение. От этого его лицо стало напоминать образ какого-то великомученика.
Среди прочего в госпиталь просочилось: раненый майор собственноручно уничтожил пулеметный расчет и сейчас представлен к высокой награде.
Свою роль сыграли и другие, уже затянувшиеся раны. Очень скоро о майоре стали складывать легенды, наделять его чуть не всеми существующими добродетелями.
- Интересно, - шептали медсестры. - А у него есть невеста?..
Обручального кольца у него не было. Имелось иное, тяжелое, платиновое с мелким красным камушком. На кольцо не позарились санитары, очевидно, приняв его за железное. Ну а дальше оно стало частью легенды, и покуситься на него было святотатственно. Что это кольцо значило? Говорили, будто майору его подарила шведская принцесса в благодарность за спасение. Ну разве среди этого безумия не могли себе позволить молоденькие сестрички капельку романтики?..
…А что, медсестер можно понять: мужчиной он был совсем не старым: может быть, немножко за тридцать. Такой еще до Нового Года может стать подполковником. А там, отзовут в академию и всего шажок до полковника. Ну а дальше – генерал… Ах, как хотелось медсестрам стать генеральшами…
А этот станет генералом! Если не убьют, конечно. А такого не убьют…
Он, не иначе, как бессмертный…
-//-
Майор осмотрелся и остался недоволен.
Попытался подняться – у него это не получилось. Это разозлило его еще больше.
Подошел позванный доктор, сел на краешек кровати.
- Который сейчас год, - тихо, но вполне отчетливо прошептал майор.
- С утра был сорок первый…
- А завтра какой будет? Какой сейчас месяц?
- Октябрь.
Раненый едва заметно кивнул.