Ему даже удалось восстановить свои торговые связи, и денежка продолжала капать. На распоряжение немецкого командования о ношении евреями повязок со звездой Давида, он плевал. Пусть дураки ее носят. А он выправил себе и сыну вполне приличные, хотя и поддельные документы.
А потом он попался. Пришел на день рождение к своему приятелю. Чтобы вы знали: у того была дочь на выданье – весьма приличная еврейская девушка…
На огонек заглянули иные незваные гости, а именно СС.
И никакой ум, никакие документы не помогли.
Оказалось, что самой умной была его жена, которая сбежала из города перед самым приходом немцев вместе с каким-то врачишкой…
- Что немцы делают? Кто знает?.. – шептались меж собой евреи.
- Нас отправят в Африку.… На Мадагаскар. Из Одессы…. Ну ничего, и там люди живут. Хотя и негры…
- Мы идем в темноте по узкому мосту над пропастью, – бубнил старенький раби. - И мы счастливы, поскольку не видим, как узок мост, как глубока пропасть. Не ведаем мы и того, чья воля ведет нас, чья рука поддерживает нас, когда мы пошатнемся…
Весь день в бараке появлялись новые люди. Миронов был небольшим городом – почти все евреи друг друга знали. И часто прибывший начинал с того, что снимал шляпу и обходил уже присутствующих. Будто они не под замком, а на свободе, наносят визиты вежливости, интересуются здоровьем детей и жены. Ой, какое в наши года здоровье!..
Около двух часов привозили в армейских кухнях еду: постную кашу, ржаной хлеб, кипяток. Кто-то черпал повод для оптимизма даже в этом:
- Видите – мы зачем-то нужны немцам! Было бы иначе – разве стали бы они нас даже так кормить? Зачем им харчи переводить? Я вам больше скажу – если упадет хоть один волос с еврейской головы, то Америка начнет войну против Германии. Американский Рузвельт – это ведь тоже еврей – говорю вам!..
Но Марик же продолжал томиться предчувствием тугой беды.
- Эх, надо было мне идти в армию.… Как Илька Пельцман.
- Чтобы ты знал, Марик, я заплатил комиссару двести рублей, чтоб твое дело не нашли.
- Папа, ну отчего вы меня не спросили?
- А ты таки хотел в армию?..
Марик замолчал. Тогда он в армию не хотел. И даже подозревал, что отец его от мобилизации откупил. Но сейчас фронт казался злом меньшим.
- А давайте, в следующий раз сговоримся – как они откроют дверь, бросимся на них, ударим…. Сбежим!
- У них же оружие! Нас так многих убьют…
- А если не бросимся – убьют всех!
Если посмотреть в окна барака, что выходили на запад, то за рекой было видно временный лагерь военнопленных. Правда, из-за узости окон и большой дальности, что там происходило, разобрать не представлялось возможным. Слева стоял иной склад – точная копия еврейского. Там тоже были люди: но почти все мужчины и в остатках военной формы. Офицеры…
Когда начало темнеть, у Марика появилась новая идея:
- Подкоп! Надо рыть подкоп.
Но дальше намерений дело не шло – копать землю было нечем. Самыми крупными металлическими вещами были ложки и пряжки ремней.
Марик косился на посох слепого, но понял – тот его добром не отдаст, а если украсть – поднимется шум.
И вот, становилось так темно, что вытяни вперед руку – пальцев не увидишь.
- Хватит колобродить, Марик, - звал отец. - Ложись спать.
Он действительно, ложился рядом с отцом, но от волнений не мог долго заснуть, смутные мысли лезли в голову, ему все что-то чудилось…
Наконец, он забывался.
Ему снился город, где люди носят на рукавах звезды Давида. Они веселы и горды собой. А меж ними попадаются иные, немногочисленные, со свастиками и серпами с молотами. Этих шпыняли и били.
Марик улыбался во сне. Рядом улыбался его отец, он не спал и поэтому делал это совершенно сознательно. Ему было неизвестно будущее, и потому он был счастлив.
-//-
В бараках просыпались рано – их будил лай собак на улице, крики командиров, шаги солдат. Лязгали засовы, дежурный офицер читал список. Марик пытался считать, но сбивался на третьем-четвертом десятке.
Если кто-то не выходил – хватали первого попавшегося. Вместе с дежурной порцией забрали и слепого с поводырем.
Вызванных строили в колонны и уводили прочь, за город.
Тысячи следов уходили туда – мужских, детских, женских. Обратно же пыль хранила лишь четкие оттиски немецких сапог.
Но люди шли, оставляя свои следы. Все обойдется, - твердили они про себя. - Умереть может кто угодно, только не я.
И вот срывалась последняя завеса – дальше обман невозможно было скрывать. Дорога заканчивалась рвом, у станковых пулеметов уже курила обслуга.
Свернуть бы, провалиться под землю, взлететь к небесам, но земля оставалась тверда, а небо безучастным. Свернуть было некуда – с поводков рвались собаки. Они казались еще злей, еще опасней, чем дремлющие на солнце пулеметы.