- Такие дела, братишка, - прошептал старшина убитому немцу.
Батальон боевую задачу не выполнил. И то, что майора убили, это, вероятно, лучше для него. Может, под трибунал бы не отдали, но крови бы попили. А вот его, старшину, возможно, пристрелит политрук прямо в окопе, объявив бежавшим с поля боя.[1]
- Да, политрук наш еще та скотина… - сказал старшина все тому же немцу. – Туда, будто бы других и не берут.
Немец остался безучастным. Сапогом старшина тронул щеку убитого – так и есть, сломал ему шею. Хороший удар – ничего не скажешь… Вдруг кто-то застонал.
Старшина сперва подумал, что это немец-пулеметчик, в которого майор всадил штык. Попытался добраться до первого номера, чтоб добить и его, но оказалось – майор жив. Старшина стащил его в гнездо. Майор был без сознания. Выглядел он препаршиво: гимнастерка почернела от крови, на губах проступила пена. Ран было как минимум пять. Пять жестоких, сквозных отверстий. Иногда человеку хватало и одного, чтоб отправиться на встречу с предками. А этот был жив. Все еще жив…
- Ну что с тобой делать?
Старшина разорвал свой санитарный пакет и запихал его под гимнастерку. Пакет майора тоже вскрыл и затолкал его тому за спину. Конечно, не перевязка, но сойдет.
Он осмотрелся еще раз: бой почти затих. Конечно, ожидать утреннего появления немцев резону не было. Идти к своим? А как же политрук? А что если захватить майора? Он все равно не жилец, но это, конечно, меняло дело: получалось, что он вынесет командира из-под огня. Ну, или тело командира. Опять же – если немцы начнут стрелять, раненый прикроет ему спину…
Майор был не так уж и тяжел, страх гнал старшину, толкал его в спину, и совсем скоро он был в своем окопе. Там его уже встречали. Пистолет политрука был в кобуре, но кобура оставалась расстегнутой, было видно рукоять револьвера. «Наган» - оружие на поле боя так себе, немногим лучше кастета. А вот пустить пулю в лоб ближнему – ничего, сойдет…
- Кого это ты прешь? – спросил политрук.
- Это товарищ майор… Командир батальона… - ответил старшина, пытаясь отдышаться.
Старшина свалил раненого на бруствер. Стал глотать воздух, словно только вынырнул с многометровой глубины. Будто бы стал начинаться дождик. Или старшина его раньше не замечал?
- Зря нес, - заметил политрук. – Он, вероятно, не жилец…
- Он – герой, – стал защищать свою ношу старшина. - Сам подавил пулеметный расчет, закрыл амбразуру своей грудью…
О том, что второго номера пулеметного расчета он сбил сам, старшина отчего-то умолчал.
- Что там происходит? – кивнул политрук в сторону немецких позиций.
- Попали под обстрел минометов. Прыгающие мины… Мины-лягушки.[2]
- Что за чушь? – удивился политрук. – Мины не могут прыгать. Они что, резиновые?..
А ты сходи, посмотри, – подумал старшина и чуть не ляпнул этого вслух. Но тут в разговор вмешался майор, сделал это единственным возможным для него способом – по грязи начал сползать в окоп.
- Ладно, тащи в госпиталь. Может, еще успеешь живым донести…
- Дайте кого-то в помощь!
- Да ты что! Санитаров всех убило, а у меня каждый штык на счету! А если немцы в контратаку пойдут?
А, действительно, вдруг пойдут? – подумал старшина… И понес майора дальше, по переходам. Где-то за его спиной все еще ухали минометы. Но звук был далекий и глухой. Он уже не пугал, а, наоборот успокаивал: смерть осталась позади…
Раненый хрипел на плече. По бушлату текла кровь, она мешалась с дождевой водой и лилась на землю. Старшина и представить не мог, что в одном человеке столько крови.
- Да когда же ты сдохнешь, - бурчал он раненому. – Мне что, больше таскать нечего.
Но когда он откинул полог санитарной палатки, раненый был все еще жив. В уголке врач попивал чаек.
- Принимайте дохлятину…
- Вали на стол… - ответил врач, допивая одним глотком чай.
Старшина свалил груз с плеч.
- Осторожней! – окликнул его доктор. - Не дрова ведь. Живой человек.
- Я его уже хрен знает, сколько на себе тащу…
Врач подошел к столу, одним жестом взрезал китель.
- Мда…. Где же его так, сердешного…
- Тут рядом место есть одно. Могу показать…
- Можешь не мешать? Там в уголке ведро со спиртом. Угощайся. Только, смотри, не упейся. Похмелять не буду.
С шеи раненого врач срезал скальпелем медальон, отер с него кровь. Открыл, выбил бумажки. Как он и полагал, майор был предусмотрителен: среди прочих данных значилась группа крови.[3]
Врач кивнул, позвал санитара, затребовал банки с консервированной кровью. Майору решительно везло по жизни: группа у него была обыкновеннейшая, заливать можно было хоть воду из лужи.
Доктор принялся за работу, будто бы неспешно, но вместе с тем решительно, уверенно. Он уже заштопал-перевязал за сутки почти целый взвод.