Вряд ли можно было предположить существование скрытого плана действий, строгого, законспирированного расчета – скорее всего, все происходило спонтанно, народ обуяла пьянящая стихия непослушания, подогреваемая анархистами, фашистами и прочими человечьими отбросами, у которых давно чесались руки, но именно руки оказывались коротки посостязаться с властью, теперь же, когда власть пребывала в прострации, опасно накренилась, как судно в момент неудачного маневра, а для любой власти, особенно такой, как в Преклонии, любая неустойчивость чревата скверными последствиями, именно теперь появился шанс показать себя, и независимо одно от другого, по стечению обстоятельств – правда, многие посчитали, что не обошлось без призывов в интернете – во многих местах все еще необъятной страны произошли в то самое воскресенье события, которых более всего страшились противники каких-либо революционных порывов: кроме преклонской столицы, в городах и сельских местностях, где орудовали погромщики, стражи порядка почему-то бездействовали, почти никого не арестовывали, словно потакая бесчинствам; а творилось повсеместно в то воскресенье черт знает что: разбивали витрины, разграбляли супермаркеты и бутики, захватывали офисы и утаскивали компьютеры и оргтехнику, корежили и вскрывали банкоматы, уродовали и жгли машины; на Урале группа во главе с полковником в отставке, героем войны в Пуштунистане, подорвала линию электропередач и взорвала железнодорожные пути, были сведения о захвате нескольких армейских складов с оружием, улицы наполнялись смрадом и копотью, ветер гонял выброшенные из окон беспризорные бумаги; в столице же грабежей и бесчинств было сравнительно немного – препятствовали полиция и ОМОН, зато запоздало сводились счеты и распоясались насильники, к примеру, бунтари добыли адрес дачи скрывавшегося там Чура, уже не главного счетовода выборов, но оставившего по себе такую память, что не поквитаться с ним за прошлое было бы, по мнению недовольных и обиженных, непростительно – его избили до полусмерти, в довершение расправы подпалив зажигалками роскошную седую бороду, забив рот бюллетенями прежних выборов и проколов кожу на голой волосатой груди, прицепляя обнаруженный в дачном сейфе орден Александра Невского, которым Чур был тайно, дабы не вызвать народный гнев, награжден за заслуги перед властью; проникнув в жилище бывшей главной светской львицы, дочери того самого мэра города на болотах, свезли туда пойманных, как птички в силки, трех ее известных товарок по образу жизни и устремлениям, заставили публично заниматься лесбийской любовью, а потом дружно изнасиловали; долго искали судью Ванилкина, судившего МБХ, но не найдя – видать, сработало чутье и подался в заграничные края – спалили квартиру; телевидение показывало душераздирающие сюжеты, но к вечеру Первый канал перестал вообще что-либо показывать – по столице прокатился слух, что студия была атакована и передачи вырублены; миновало страшное воскресенье, тут же без всякой аналогии, лишь по причине жертв, названное в народе кровавым, однако успокоение не наступило, некоторые представители власти на местах попрятались, дороги в аэропорты и на вокзалы были забиты машинами с удиравшими владельцами, самолеты вылетали и поезда ходили с перебоями, спешно создавались отряды самообороны, среди нападавших и защищавшихся замечались люди в полицейской форме; законодательные собрания некоторых областей и краев в экстренном порядке проводили заседания, где обсуждалась возможность – и необходимость – выхода из состава Преклонии, закрытия и охраны новых границ и наведения порядка самыми жесткими средствами, губернаторы, как правило, были против, их не слушали, ибо новая власть принадлежит народу, как декларировали участники собраний; в примыкающих к Северному Кавказу краях несли круглосуточное дежурство вооруженные казачьи отряды, а в Вайнахии и соседних республиках готовились к выступлению – и это не было тайной – сформированные полки защитников действующего строя, существовавшего благодаря усилиям ВВП и начавшего разваливаться после его трагической гибели, строя, который вполне устраивал вайнахское и прочее руководство и на который покушалось всевозможное преклонское отребье.
И впрямь, что же это за люди такие, откуда выискались, или всегда существовали и помалкивали до поры до времени, почему их, столь разных и непохожих, спаяла слепая ярость, жажда разрушать? – в тот момент почти никто об этом не думал, не анализировал факты, кои множились и все более страшили, не задавался целью получить немедленный ответ, и лишь немногие проницательные умы произносили про себя – и открыто – два близких по смыслу да и звучащих похоже слова, начинавшихся с одной и той же глухой согласной х, только одиночные голоса их тонули в хоре ненависти; Преклония, не удержав хрупкое равновесие подобно сделавшему неверное движение эквилибристу на проволоке, работающему без страховки, сверзилась, отданная на растерзание впавшим в агрессию холопам и холуям. Но не сами же по себе они стали такими, тут власть приложила руку, породив миллионы пресмыкающихся перед ней, ползающих на брюхе и одновременно ненавидящих и гнобящих всех, кто ниже их, уступает им по силе и влиянию; вольно или невольно проницательные умы вспоминали преклонского поэта, давным-давно обозначившего отношения раба и господина, заметив, что люди холопского звания – сущие псы иногда: чем тяжелей наказания, тем им милей господа; все верно, да только лицевую сторону показал поэт, а про изнанку не сказал, забыл или сам не ведал, какой она бывает – изнанка, а бывает она поистине ужасной, ибо раб, даже если он и тварь бессловесная, в тайниках своей мрачной, поверженной, исковерканной длительными унижениями души испытывает к хозяину скрытую ненависть; знаменитый гансонский философ обнаружил и как никто другой понял это явление, дав ему название ressentiment: “В то время как благородный человек полон доверия и открытости по отношению к себе, человек ressentiment лишен всякой откровенности, наивности, честности и прямоты к самому себе. Его душа косит; ум его любит укрытия, лазейки и задние двери; все скрытое привлекает его как его мир, его безопасность, его услада; он знает толк в молчании, злопамятстве, ожидании, в сиюминутном самоумалении и самоуничижении”. Это своего рода самоотравление души, возникает оно вследствие постоянного запрета на выражение известных порывов, проистекающих из самой сути человеческой натуры, потому так беспощаден бунт рабов – отплата за годы и годы унижений, чем дольше и наглее власть прогибает людей, тех самых скрытых послушных, тем сильнее их ресентимент, изощреннее их месть; а еще проницательные умы делали вывод, что когда вчерашний холоп становится господином, тогда пощады не жди, ибо он-то досконально изучил извивы холуйской души; все эти размышления, повторим, удел совсем немногих, которых в сумасшествии летних дней смуты никто не услышал, приводили к осознанию, что вина внезапно покинувшего сей мир ВВП усугубляется еще и ресентиментом, и, таким образом, начавшаяся смута вовсе не случайна, а вполне закономерна и неизбежна.