Ни отец, ни мать ничего Горке объяснить не могли, и он, уже осиливший половину романа «Над Тиссой» – про американского шпиона Кларка, которого наши контрразведчики вычислили по загранично подстриженному затылку, наверное, что это какие-то шпионы передают шифровки. Подумав, Горка решил поделиться своим соображением с отцом. Тот, выслушав, пожал плечами и заметил неуверенно: «ну, мало ли…» – «Так, может, сообщить надо?! – загорелся Горка, помня о Кларке. «Сообщить? – переспросил отец. – кому сообщить, сынок? Кому надо, и так всё знают, садись лучше уроки делать».
Горка еще некоторое время находил вечерами этого любителя чисел и слушал, размышляя, почему же те, кто всё знает, позволяют кому-то такое, но вскоре его внимание переключилось на другое: хмурым октябрьским утром радио сообщило, что СССР вывел в космос первый в мире искусственный спутник Земли!
Тут началась настоящая лихорадка: люди часами просиживали у радиоприемников, чтобы поймать сигнал от спутника, взрослые и дети вечерами кучковались во дворе и на улице, силясь увидеть среди звезд этот металлический шарик, – и многие божились, что увидели, и показывали ближним, тыча пальцами в небо и чуть не крича – разуй глаза, тетеря! Горка тоже был уверен, что увидел однажды, но почему-то стеснялся сказать об этом. Но когда ему удавалось поймать на коротких волнах вот это «бип-бип-бип-бип-бип», частое, как биение детского сердца, и заставлявшее в унисон колотиться Горкино, он кричал на все стойло, словно жил в хоромах с массой комнат, призывая отца и мать присоединиться и послушать. И быть счастливыми вместе с ним.
Родители… Они тут Горке подыгрывали, конечно, и он это чувствовал и чувствовал, что они были не то чтобы счастливы, а как-то задумчиво горды: с одной стороны – могем, не зря Гитлера сокрушили, а с другой – это куда же можно такой шарик закинуть, как однажды спросил про себя, шурша «Правдой», отец. Всего каких-то двенадцать лет назад американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки, названия этих городов были у всех в Союзе на слуху, и не проходило дня, чтобы газеты и радио не рассказывали о происках американской военщины и ее наймитов против СССР и стран социалистического содружества. И вот – такой спутник. Хрущев еще не высказался на весь мир про Кузькину мать, но уже показал.
Порт пяти морей
Новый, 1958 год они встречали при свечах – не потому, что родителям захотелось романтики, а просто отрубили электричество.
Его часто отключали – их дом и окрестные запитывались от генератора ликеро-водочного завода, разместившегося напротив, через овраг, и что-то там у них то и дело случалось – может, солярки не завезли вдосталь, предполагал отец, или моторист нажрался дармовой водки, ввинчивала свою версию мать, – как бы то ни было, а сидеть вечерами без света было не в диковинку.
На такие случаи у матери была приготовлена керосиновая лампа со стеклянной колбой, походившей на тюльпан, и пяток стеариновых свечей (а отец стругал и запаливал вдобавок лучину), она поправляла фитиль, чиркала спичкой, и комната наполнялась блуждающим светом, терпким запахом керосина и – постепенно – разогретого металла лампы. Горка не признавался, конечно, но ему это все нравилось – этот неровный свет, и гулявшие по углам тени, когда кто-то вставал из-за стола, и запахи… А особенно чудесно, сказочно их конюшня выглядела в такие вечера с улицы: Горка выбегал специально, чтобы посмотреть, и воображал, что там, внутри, за мутным оконным стеклом, живут не они с отцом и мамой, а какие-то другие, таинственные люди. А может, даже и не люди, а волшебники. Или тролли.
Ну и вот они сидели при свечах – и лампе – за столом, ели-пили, слушали патефон (радиола-то без электричества не играла), Горка пшикал на свечи корками мандаринов, свечи трещали, над столом поднимались снопы искр, как вдруг отец сказал, глядя на эти бенгальские огни: «Казань у нас теперь – порт пяти морей, ГЭС пустили, линию от нее тянут, так что скоро без керосинок обходиться будем».