— Хорошо, сэр. Я отберу трех-четырех человек, чтобы помогли мне в поисках?
Крозье мотает головой.
— Только вы один, Джон. Я хочу, чтобы все продолжили поиски на льду в течение нескольких часов, пока в фонарях не выгорело масло, и, если вы не найдете Безмолвную, присоединитесь к любому из поисковых отрядов.
— Есть, сэр.
Вспомнив о тяжелораненом, Крозье направляется через матросскую столовую в лазарет. Обычно во время ужина, даже в столь темные дни, за столами слышатся разговоры и смех, несколько поднимающие настроение, но сегодня здесь царит тишина, нарушаемая лишь стуком и скрежетом ложек о металлические миски да изредка звуками отрыжки. Измученные люди сгорбившись сидят на своих матросских сундучках, служащих стульями, и капитан видит лишь усталые лица, пока протискивается к носовому отсеку.
Крозье стучит о деревянный столбик справа от занавески, отделяющей лазарет от кубрика, и заходит.
Судовой врач Педди, сидящий за столом посреди помещения и накладывающий шов на левое предплечье матроса Джорджа Канна, поднимает глаза от иголки с ниткой.
— Что случилось, Канн? Молодой матрос крякает.
— Да ствол чертового дробовика скользнул мне под рукав и прикоснулся, твою мать, прям к голой руке, когда я забирался на чертову торосную гряду, капитан, прошу прощения за бранные выражения. Я вытащил дробовик и вместе с ним — шесть дюймов чертова мяса.
Крозье кивает и осматривается вокруг. Помещение лазарета мало, но сюда уже втиснуты шесть коек. Одна пустая. Три человека — по предположению Педди и Макдональда, тяжело больные цингой — спят. Четвертый, Дейви Лейс, неподвижным взглядом смотрит в потолок — он находится в сознании, но уже почти неделю ни на что не реагирует. На пятой койке лежит рядовой морской пехоты Уильям Хизер.
Крозье снимает второй фонарь с крюка на переборке по правому борту и направляет свет на Хизера. Глаза мужчины блестят, но он не моргает, когда Крозье подносит фонарь ближе. Зрачки у него, похоже, постоянно расширены. Голова у него перевязана, но кровь и серое вещество уже проступают сквозь бинты.
— Он жив? — тихо спрашивает Крозье.
Педди подходит, вытирая тряпкой окровавленные руки.
— Как ни странно, да.
— Но мы видели его мозги на палубе. Они там до сих пор остались.
Педди устало кивает.
— Такое бывает. В других обстоятельствах он, возможно, даже выжил бы. Остался бы идиотом, конечно, но я бы вставил металлическую пластину взамен отсутствующей части черепа, и его семья, коли у него таковая есть, заботилась бы о нем. Как о своего рода домашнем животном. Но здесь… — Педди пожимает плечами. — Он умрет от пневмонии, или цинги, или истощения.
— Когда? — спрашивает Крозье. Матрос Канн уже вышел за занавеску.
— Одному Богу ведомо, — говорит Педди. — Поиски Эванса и Стронга продолжатся, капитан?
— Да. — Крозье вешает фонарь обратно на переборку возле входа. Тени снова наплывают на рядового морской пехоты Хизера.
— Уверен, вы понимаете, — говорит измученный врач, — что надежды на спасение молодого Эванса или Стронга нет, но можно с уверенностью утверждать, что с каждым следующим выходом поисковых отрядов на лед у нас будет увеличиваться число ран и обморожений, повышаться риск ампутации — каждый пятый человек уже лишился одного или нескольких пальцев ног — и возрастать вероятность, что кто-нибудь в панике подстрелит одного из своих товарищей.
Крозье пристально смотрит на врача. Если бы один из офицеров посмел говорить с ним в таком тоне, он бы приказал выпороть наглеца. Капитан принимает во внимание штатский статус и измученное состояние Педди. Доктор Макдональд уже трое суток лежит в своей койке с инфлюэнцей, и Педди приходится работать за двоих.
— Пожалуйста, предоставьте мне беспокоиться об опасностях, сопряженных с дальнейшими поисками, мистер Педди. Вы же занимайтесь наложением швов людям, у которых хватает ума прижимать голый металл к коже при минус шестидесяти. Кроме того, если бы это существо утащило во тьму вас, разве вы не хотели бы, чтобы мы попытались вас найти?
Педди невесело смеется.
— Если именно этот представитель вида полярных медведей утащит меня, капитан, мне остается лишь надеяться, что мой скальпель будет при мне. Чтобы я мог вонзить его в свой собственный глаз.
— В таком случае держите скальпель под рукой, мистер Педди, — говорит Крозье и, отодвинув занавеску, выходит в непривычно тихую матросскую столовую.