— Хотел, — нагло заявил Вадик.
— Какое хамство, — покачала головой Оля.
— Нет, почему же… — горячился молодой человек.
— Вадик, ты что, не понял? Твои не пляшут, — вступила в разговор Клава.
— Вечно у вас, у баб, какие-то мысли дурацкие в голове, — зло сказал Вадик.
Женщины расхохотались.
Молодой человек в растерянности порезал палец и вышел вон. Оля села резать овощи вместо него.
— И чего ты приперлась? — сказала с сожалением Клава. — Он так со мной заигрывал.
— Ничего, придет — продолжите.
— Он на тебя глаз положил.
Оля промолчала. Мужчины, а тем более красивые, не были ей безразличны. Но она была из тех женщин, которых не так уж и мало, — физически неспособных изменять. Иногда она была зла на Станислава. Он полушутя предупреждал ее, что не силен как любовник. Но разве дело в этом? Пусть бы она просто была рядом с ним, чтобы до него можно было дотронуться, прижаться к нему. Она никогда не думала, что до такой степени может быть точным выражение «переложить тяжесть со своих плеч». Именно этого ей хотелось. Человек же, который мог ей в этом помочь, был неизвестно где.
— А этот Вадик классный любовник, — сказала Клава.
— Ты с ним спала?
— Нет. Просто чувствую. Он такой нервный, руки такие… как будто он все время что-то поглаживает, и глаза… Он словно постоянно обдумывает, как станет прикасаться губами к женщине, раздевая ее.
— Ты нимфоманка?
— Я люблю мужчин, — сказала Клава и после паузы добавила: — И некрасивых даже, если в них что-то есть. Сама знаешь, такие обаятельные бывают.
Оля знала. Ее бывший муж был красавец, а Станислав очень обаятелен. Но ей никогда не понять, в чем тайна этого обаяния. Скорее всего, он таким родился. Наверное, обаяние — это, как и красота, от Бога.
Между тем, знакомые к Снегиреву все подваливали и подваливали.
— Девочки, — влетел в комнату уже изрядно выпивший Дориан Иванович, — режьте быстрее, жарьте, парьте — и на стол.
Часто без всякого приглашения к Снегиреву приходили малознакомые люди, да еще приводили с собой своих знакомых. Так случилось и на этот раз.
Уже человек двадцать сидело, стояло, и один даже лежал. Гигант Лебедев спал на диване.
Одни просто пришли к гостеприимному художнику выпить и закусить, другим нужна была приятная беседа в приятном обществе, третьих гнало в эту квартиру одиночество. И если первые приходили с пустыми карманами, то вторые и третьи приносили выпивку и даже закуску с собой.
Разнося тарелки с закуской, Оля была поражена тому количеству бутылок — в основном с крепкими напитками, — что стояли на столах, подоконниках, на галошнице в прихожей… Квартира жила ночной жизнью. Все лампы, включая и настольные, были зажжены, и люди, переговариваясь вполголоса, двигались по квартире из одной компании в другую. Мужчин было, конечно, больше, но Оля заметила несколько девиц, в которых нетрудно было угадать шлюх.
Клава поставила на стол в большой комнате сковородку с жареными цыплятами и сказала:
— Все, ребята, еды больше не будет.
Оля обняла ее за талию, и они беспричинно рассмеялись. Клава выбрала из принесенных бутылок коньяк, и они с Олей сели на диван. К ним тут же со своим стулом пристроился Вадик. Он стал что-то рассказывать Оле, она не слушала его, но из приличия кивала головой. Вадик же все наливал и наливал.
— Девочки, — произносил он важно, — за искусство.
— А когда же будет за женщин? — кокетливо спросила Клава.
— За зеленоглазых женщин, — важно сказал Вадик.
— Скотина, — беззлобно отреагировала Клава.
Она была кареглазой, а зеленые глаза Оли благодарно улыбнулись мальчику.
Оля пила и не чувствовала опьянения. Ей становилось только легче дышать. Когда появилась вторая бутылка и Клава сладостно сказала, почти пропела: «Окосеем же мы с тобой, подруга», — Оля только рассмеялась.
Часам к двенадцати ночи часть публики удалилась. Зато пришел молодой генерал, — похожий на Сережу, бывшего мужа Оли, — с холеной молодой дамой.
Дориан Иванович очень тепло жал руку генералу. Клава объяснила, что он неделю назад закончил его портрет.
— Увековечить себя хочет? — зло усмехнулась Оля.
— Все к столу! — скомандовал Снегирев, и Оля удивилась тому, как похорошел воодушевленный отец. Он действительно был очень красивый мужчина.
Оля пожалела, что родилась характером в мать, а не в отца. Прожила бы всю жизнь, как птичка на ветке, веселые песни распевая.
За общим столом возник спор. Проснувшийся Лебедев орал, что всех демократов вешать надо.