Оставив только наружную охрану (да Рекунков прилег в холле, на диванчике), в офисе Дубцов оказался один с девчонками. Ему захотелось поухаживать за ними. Полнотелую звали Люда, а вторую — Мая.
Дубцов показал им, где душ, и они молча прошли в большую душевую комнату. Вскоре послышались их приглушенные визги. Девицы, видно, хотели согреться и пустили слишком горячую воду.
Валериан Сергеевич зашел к ним. За прозрачной пленкой розовели два юных тела.
— Дура ты, Люка, спину мне чуть не сожгла.
— Что будете есть и пить? — спросил Дубцов.
За пленкой — молчание.
— Что дадите, — последовал после паузы ответ.
Валериан Сергеевич нашел один свой старый халат и, немного подумав, принес в ванную вместе с халатом кимоно.
От электрокамина уже шел жар, и смешливые разгоряченные девчонки вышли в уже согревающуюся комнату. Одна утонула в халате, другая подвернула кимоно, но все равно в нем путалась.
Дубцов открыл банки с икрой и крабами, выставил на стол с десяток бутылок.
Девочки быстро опьянели. Опьянел и Дубцов, чего с ним давно не случалось. Он прилег на свой любимый диван и прикрыл глаза.
Рядом с ним присела Люда. Она распахнула халат. Выглянули небольшие розоватые груди. Она прилегла к Дубцову и влажными губами поцеловала его в шею.
— Подожди, — сказал Дубцов, — ответь мне, для чего ты живешь?
— Чтобы трахаться, — промычала девочка, кусая Валериана Сергеевича за подбородок.
— А ты? — спросил он вторую юную особу.
— Чтобы сдохнуть, — ответила Мая и выпустила сигаретный дым в потолок.
— Про меня вы что думаете? — продолжал свой вопрос Дубцов.
Люда вздохнула, села, поправляя волосы. Она поняла: клиенту надо поговорить.
— Хорошо думаем, — сказала она, — ты не «черный», не хам, не жадный…
— И очень несчастный, — добавила Мая.
— Пожалуй, я еще выпью, — сказал Дубцов.
Мая принесла ему фужер с коньяком и бутерброд с икрой. Вручив все это Дубцову, она неожиданно крикнула: «И-и-я!» — очень грамотно провела серию ударов руками и ногами.
И до этого жесткий ее взгляд стал зверино-жестоким.
— Вот такие лица мне нравятся, — сказал Дубцов и залпом выпил коньяк.
От всей этой ночи осталось воспоминание о двух жарких девичьих телах, привалившихся к нему с боков…
Он проснулся с мыслью: «Со мною что-то не то происходит».
В первый раз за последние семь лет он опохмелился.
А в холле бодрствовал Рекунков. Он отжимался от пола.
— Девяносто один, девяносто два… — считал он
Шея его налилась кровью.
— Доброе утро, Валериан Сергеевич, — вскочил он.
— Рекунков, пойдем выпьем.
— Валериан Сергеевич, я вам вчера еще хотел сказать, да забыл. Вы просили навести справки о вашем этом корейце — Паке. Так я все сделал. Убит ваш кореец в Ташкенте. Возглавлял группу по доставке наркотиков в Москву. Убит, видимо, конкурентами или заказчиками.
Вот тебе и философ!
«Срывы в жизни неизбежны, — говорил Пак, — человек не машина. Ему всегда хочется попробовать запретного. Главное — вовремя остановиться».
Он знал, чего нужно бояться в самом себе, но не уберегся.
12
Гавриила Федоровича Тимофеева держали в системе безопасности по трем причинам. Во-первых, он был человеком пенсионного возраста и на продвижение по службе претендовать не мог, а следовательно, и не был ни для кого конкурентом. Во-вторых, он отлично знал свое дело и «пахал» всегда безотказно. В-третьих, отдел, в котором он ныне работал, возглавлял его бывший подчиненный, своим продвижением во многом обязанный Тимофееву.
Достоинства уровновешивали недостатки полковника. Он был разведен, сильно пил и очень нелестно отзывался о многих бывших своих сослуживцах, которые пошли в гору.
Старков не мог дозвониться до полковника, потому что у того был запой. Неделю он не появлялся на работе, благо предлоги у него были.
Пил он один в своей холостяцкой полупустой квартире, и мысли его, подхлестываемые чудовищными дозами алкоголя, перескакивали с одного на другое. Но то, что в трезвом состоянии он мог оценивать объективно, — в пьяном становилось просто бредом. Он представлял себе, как создает мощную, разветвленную террористическую сеть по всей стране. Как его люди заставляют скотов-политиков и предателей действовать в нужном направлении. И, наконец, Гавриил Федорович видел себя тайным властителем России.
Полковник куда лучше большинства его сограждан представлял, что таит в себе такое словосочетание — криминализация общества. Он физически, кожей ощущал, как надвигается время всевластия мафии. Он видел не только явные следы разрушения государства — он знал, какие последствия ожидают страну. Собственное его бессилие, а значит, и бессмысленность существования, ибо он жил только ради дела, толкнули его на авантюру. В трезвом состоянии он прекрасно понимал, что существование тысяч боевиков, управляемых из одного центра, невозможно. Что рано или поздно, а скорее, рано — их вычислят.