— Мы, русские, не умеем ненавидеть. Мы очень скоро забываем причиненное нам зло, — сказал Гавриил Федорович. — А в смертельной схватке победит тот, кто сильнее ненавидит. Помнишь такой рассказ у Шолохова — «Наука ненависти». Я, только дожив до седых волос, стал понимать смысл этого названия. Подумай, подполковник, — наука ненависти! Лично я эту науку осилил. Раньше я дураком был. Боксом до тридцати пяти лет занимался.
Тимофеев махнул рюмку и уточнил:
— На соревнованиях до двадцати шести лет выступал, а потом для себя. Настучат тебе за вечер по голове, и чувствуешь чудесную пустоту в ней. Народ и партия едины! — выбросил руку вперед полковник. — КПСС наш рулевой! А потом на повышение пошел, думать стал. В нашей профессии опасно думать на политические темы. А мне пришлось по долгу службы. Углубленно изучал работу царского Охранного отделения. И пришел к выводу: здорово они работали. А сейчас пришел еще к одному выводу — и сажали они тех, кого надо. Все недоумевал: как они проиграть могли? Теперь я их очень хорошо понимаю. Так вот, вернемся к ненависти. Коль ты ввязался в политику, то запомни. В политической борьбе прав не тот, кто прав (правых в ней вообще нет), а тот, кто себя и других сумел убедить в собственной правоте. Если ты сам не веришь в то, что говоришь, кто тебе поверит? Врать политику надо уметь. Но это уже другое дело. Внутри себя он должен быть уверен в своей правоте и должен ненавидеть своих противников. Я-то считал, что ты, подполковник, прошел науку ненависти…
— Я ни от чего не отказываюсь, — мрачно возразил Старков.
— Вот и славно. Но я о другом. Если чувствуешь, что можешь сломаться, — выходи из игры.
Старков молчал. Пока он только выполнял понятные ему в общих чертах планы сидящего напротив человека. Извилистая тропа, на которую он вступил, вела его по склону пропасти, а он даже не знал, что там, в конце этой тропы.
— Не веришь мне? — спокойно и даже равнодушно спросил Тимофеев. — И правильно делаешь. Никому не верь до конца. Но и совсем без доверия нельзя. Думай, анализируй.
Бывший спецназовец не знал, что ответить. И он решил про себя, что данный ему совет — мудр. Первое же крупное дело покажет, кто чего хочет и кто чего стоит.
— Было бы хуже, — продолжал полковник, — если бы поверил мне безоглядно. Я бы стал сомневаться в тебе. Самый опасный партнер в моем деле тот, кто не задает вопросов или не высказывает своих опасений вслух.
Станислав Юрьевич вздохнул. С ним работал опытный человек и своего рода психолог. И он, пожалуй, прав. Нужно перестраиваться. Начиналась совсем другая война, которой его не обучали.
…Выходя из подъезда, Гавриил Федорович поскользнулся на банановой корке и чуть не упал.
— С-с-сукины дети, — сказал он с яростью, но не в адрес тех, кто бросил банановую корку, а в адрес своих врагов, — сукины дети!
Было уже часов одиннадцать. На пустынных улицах дул холодный ветер. Полковник, выпивший бутылку водки, чувствовал себя в полной форме. Он был едва ли не трезвее, чем сегодня утром, но ярость переполняла его.
— Сукины дети!
Возле ларьков кто-то возился, взвизгнула женщина. Но Тимофеев даже не повернул головы. Он мало чего боялся в этой жизни, тем более что в кобуре под пиджаком у него был пистолет. Однако его окликнули.
— Мужик, а мы щас русскую девочку трахать будем в два смычка. Хочешь посмотреть?
Гавриил Федорович медленно обернулся. Трое чернявеньких мелких мужичков затаскивали в темный ларек крупную девку. Она для вида ломалась. Но увидев, что Тимофеев повернулся и пошел к ларьку, она крикнула:
— Отец, да я добровольно, шутят они.
— Сукины дети, — сказал полковник, чувствуя, что наконец его ярость имеет возможность излиться.
— Эй, отец, — насторожился худой кудрявый парень, — ты чего! Ты чего? Шуток не понимаешь?
Двое других встали за спиной кудрявого. А тот быстро сунул руку в карман.
— Стой. Еще шаг — стрельну.
— Сукины дети!
Бывший боксер ушел в сторону и резким ударом свалил курчавого. Тот упал без звука, раскинув в стороны руки. Так и осталось неясным, что он хотел достать из кармана.
Двое других отскочили в сторону. После секундной паузы один из них с криком «ия» ударил Тимофеева ногой в голову. Тот чуть поднял плечо и уклонился. Ботинок ударившего скользнул по плечу, а Тимофеев, рванувшись вперед, двумя прямыми ударами свалил «каратиста».
— Сукины дети!
Боковым зрением полковник увидел, как третий, смуглолицый, поднял с земли какую-то железку.