— О нет! — Оля оперлась на локоть. — В женщине тоже живет жажда борьбы. Бабы эмоциональнее мужчин. Ты знаешь, как они визжат на ковре, когда побеждают, и как ревут, когда проигрывают? Мужики тоже бывают взрывные, но они чаще всего идут на ковер, как на работу, привыкают и к победам, и к поражениям.
Старков промолчал. Он уже, кажется, любил женщину, лежавшую рядом с ним, но еще не привык к ней. Это была первая их нормальная ночь, которую они провели в постели.
Он немного застенчиво ткнулся в душистую горячую шею женщины, и она с готовностью откликнулась, ласково обняла. Но убедившись, что он не намерен приступать к дальнейшим действиям, она быстро успокоилась.
— Слушай, — сказала она, — Стас — это ведь сокращенное от Станислава? Я не хочу называть тебя Стас. Я буду называть тебя Славой.
— Как хочешь, — ответил Старков.
Женщина, отдававшая ему всю себя, имела право называть его так, как хотела.
— Какой ты Стас, — поглаживая его по плечу, говорила Оля. — Я, когда слышу это имя, почему-то вспоминаю группу Стаса Намина. Стас — это что-то бледное и пижонское. Слава — гораздо лучше.
— Что-то такое гнусное, скользкое и ядовитое, — улыбнулся Старков.
— Скорпион?
— Да.
Брови Оли сдвинулись к переносице. Она не нахмурилась, скорее задумалась.
— Ты что? — коснулся он ее руки.
— Я Лев, — ответила женщина.
— Ну и что?
— Все сходится. У Львов и Скорпионов не может быть счастливого брака, а только короткая и испепеляющая страсть.
«Какой уж тут счастливый брак», — подумал Старков и промолчал.
— Я красивая?
— Очень.
— Я никогда так не радовалась от того, что я красивая.
— Почему?
— А пусть тебе завидуют. Пусть видят, что я принадлежу тебе.
Старков вздохнул.
— Не веришь мне?
— Верю.
— А почему вздыхаешь?
— Потому что верю.
— Не бойся, — она осторожно провела ладонью по его груди, и голос зазвучал встревоженно, — я не причиню тебе зла.
— У тебя интересное сложение, — перевел он разговор на другую тему, — ты очень плотная.
— А как тебя называла мама? — продолжала допрос женщина.
— Стасик.
— А твои другие женщины? Расскажи мне о них.
— Было бы о ком рассказывать, — лениво отозвался Старков, но по грозному молчанию своей подруги понял, что рассказать надо.
Она очень внимательно и внешне спокойно слушала его, глаза ее были прищурены особым образом. Только этот прищур и выдавал ее ревность.
— Это все? — спросила она без интонации, пресно.
— Почти.
— Жаль, — сказала Оля, — тебе не с кем меня сравнивать.
— Говорят, женщины не любят, когда их с кем-то сравнивают.
— Бог мой, кому это известно, что женщины любят и чего они не любят? Я бы хотела, чтобы у тебя до меня были самые красивые женщины и ты понял бы в этой постели сейчас, что я лучше всех.
— Я и так понимаю, что ты лучше всех, — сказал, улыбаясь, Старков.
— Говоришь, что понимаешь, а сам смеешься.
— Мне кажется, ты скандалишь, — заметил Старков, — у тебя забавно получается.
— Эгоист, — вздохнула Оля.
— Почему?
— Эгоист, и все тут.
Старков приготовился к ссоре. Однако Оля вовсе не ссорилась. Она общалась. Она чувствовала, что мужчине приятна ее замаскированная ревность, приятен ее интерес к его жизни и к самым мелким подробностям этой жизни.
Когда же они вышли прогуляться, то Оля уверенно, неожиданно сильным движением взяла мужчину под руку.
— Ты обращаешься со мной, как с собственностью.
— Именно так, — кивнула Оля, — тебе это неприятно?
Старкову было очень приятно. Рукой, плечом, бедром он касался красивой женщины и чувствовал ответные прикосновения.
Для всех посторонних — шла пара. Он — прямой и невысокий, она — с пружинистой походкой и царственной посадкой головы. Шли, и все. Никто не видел этой игры прикосновений. Да и кому какое дело было до этого?
— Я стала совсем другая за этот год, — сказала Оля, — я думала, что никогда в жизни не прощу своего отца, за то, что он бросил мать и меня. Но вот сейчас живу с ним и дружу с его любовницей. Все мои прежние рассуждения о жизни оказались детскими рассуждениями. Мне страшно, что я могла бы с ними прожить или просуществовать до конца дней своих. Живет же с подобными представлениями моя мама. Она очень смешная. Она мыслит как правильная девочка-отличница… в пятом классе. У нее все расставлено и разложено по полкам. Она, ни минуту не колеблясь, скажет, где добро и где зло. Отец для нее — зло, безусловное, достойное уничтожения, и даже не потому, что он нас оставил, а потому, что в обществе, в принципе, такие существовать не должны. Жизнь давно другая, люди изменились и отношения между ними иные, а мама по-прежнему знает, кто прав, а кто виноват. Но ты бы ей понравился, ты внушаешь доверие… Понравился, если бы раньше она не полюбила Сережу, — Оля поморщилась, вспомнив своего бывшего мужа.