Трагическая развязка манифестации всем памятна в Петербурге была стянута значительная военная сила. Великий князь Владимир Александрович тщательно подготовился к предстоящему побоищу. Мирно и спокойно, без оружия, в глубоком молчании народ продвигался к царскому дворцу, как вдруг на него со всех сторон были направлены ружейные дула. Без всякого предупреждения, без приглашения рассеяться, по толпе были даны один за другим ряд залпов. В паническом страхе, с раздирающими криками, толпа бросилась бежать, усеивая площадь тысячами раненых и убитых, среди которых было много детей, женщин и стариков.
Царь "победил" народ. Но в это кровавое воскресенье народ потерял последнюю веру в царя.
Гапон успел скрыться. На другой день он обратился к рабочим с вдохновенным посланием, в котором он навеки заклеймил "царя Каина", убившего своих братьев. Почти с пророческой силой, предавая проклятию Николая Романова с его ненавистным отродьем, он заклинал товарищей рабочих помнить, что отныне их спаивает пролитая вместе кровь.
И этот-то человек, на которого смотрели как на народного героя, должен был в скором времени потерять и свое доброе имя и свою чистую славу. Съедаемый честолюбием, озлобленный и раздраженный теми затруднениями" на которые он наталкивался в среде революционеров, выбитый из колеи и деморализованный специфическими условиями изгнания, потерявший живую связь с пролетарскими массами, которые вознесли его несоразмерно с его личными способностями на недосягаемую высоту и в соприкасании с которыми он раньше черпал всю свою силу, падкий на лесть и удовольствия и развращенный шумихой известности, Гапон без руля и без ветрил вступил в бесчестную связь и оказался игрушкой в руках тех, кого он хотел, может быть, сам обмануть.
Вопрос о том, был ли Гапон агентом-провокатором в прямом смысле этого слова,- вопрос, который многие оспаривают. Но так или иначе, с достоверностью известно, что во время своего изгнания в Париже и Ницце он находился в постоянных сношениях со старым искусившимся в интригах графом Витте, от которого он получал значительные суммы. После его возвращения в Россию в 1906 г. в революционных организациях к нему стали относиться со все более возрастающим недоверием. Трагический конец Гапона тесно связан с биографией главного героя нашей книги. Мы к нему вернемся позже.
ВЕЛИКИЙ ПРОВОКАТОР
Глава I. ПЕРВЫЕ ДОГАДКИ
Разоблачение Азефа, как гром из чистого неба, поразило оцепенением общественное мнение всего цивилизованного мира. Раскрытие в начале января 1908 г. неслыханной измены в центре партии социалистов-революционеров, фактически установленное соучастие высших чинов царской полиции в самых крупных террористических покушениях, надолго приковало внимание всех слоев общества к имени "великого провокатора". Дело Азефа быстро приняло размеры настоящей "политической Панамы", новой "Дрейфусиады" русского самодержавия. Одним из наиболее активных разоблачителей провокаторов в этот период является тогда еще считавший себя тоже революционером В. Л. Бурцев1.
Уже с давних пор, во время изучения им истории освободительного движения, Бурцев заинтересовался ролью агентов-провокаторов, содержимых царским правительством в рядах его злейших врагов. Он совершенно правильно приписывал им страшное, самое губительное влияние на дело революции. Борьба против провокации и смелое беспощадное расстройство русской политической полиции стало почти главной целью его деятельности в последние годы. Благодаря исключительно благоприятному стечению обстоятельств ему удается получить сперва от Бакая, потом от Л. Меньщикова сведения о невероятных чудовищных преступлениях правительственных агентов.
С 1905 г., под впечатлением беспрестанных неудач, постигавших партию социалистов-революционеров, и в особенности пораженный странными условиями, при которых многочисленные террористические акты проваливались в последнюю минуту, несмотря на то, что партия располагала могущественными средствами и пользовалась всеобщим сочувствием, Бурцев с недоумением и тревогой останавливается перед этим загадочным бессилием "боевой организации". Невольно в его уме возникают смутные подозрения. Скорее чутьем, чем расчетом, он доходит до мысли о том, что в самом центре террористической организации свила себе гнездо провокация. Гибель целых отрядов, неожиданные аресты лиц, которым, казалось бы, не грозила никакая опасность благодаря совершенно верным убежищам, заставляют Бурцева все более и более укрепляться в правильности своих догадок. Но все же это одни догадки. Он точно блуждает в потемках, чувствуя темным, но безошибочным инстинктом присутствие врага. Но кто этот враг? Как открыть его? Как изобличить его? И Бурцев принимается за странную работу. Он подвергает тщательному анализу деятельность самых крупных вождей партии, осторожна взвешивая и оценивая все, что ему известно из их жизни, не пренебрегая ни одним мелким поступком, ни одним случайным событием, которые могли бы навести его на какой-нибудь след. Вот что он сам рассказал нам об этих тягостных поисках, когда ощупью, наугад
1 Родился в 1863г. в дворянской семье. Будучи студентом, примкнул к партии социалистов-революционеров2, занимаясь журналистской деятельностью в России и за границей. Еще до Февральской революции Бурцев изменил свое отношение к царизму, после же революции открыто перешел на сторону монархистов.
Просидев после Октября в Петропавловской крепости и выпущенный на свободу, он бежал за границу и поступил на службу к Деникину и Врангелю. В Париже он развернул свою газетку "Общее Дело", завывая с первого до последнего его номера на истерически высоких нотах о "проклятых большевиках", не дав за пять лет, с1917 по 1922 г., ни одной свежей мысли, ни одного отражения вихря революционных событий,-все остановилось на точке 17-го года, и никакого снисхождения, только "проклятье" и опять "проклятье вам, большевикам".
"Как-никак в прошлом своем Бурцев был все же врагом -царизма, но, видимо, действительно нельзя ходить по грязи и не запачкаться, и Бурцев, может быть, в результате своей близости к сферам охранки... мало-помалу превратился в очень жалкого певца славы: Деникина, Врангеля и своих французских хозяев". (Печать и Революция. IV 1923. С.62).-От изд.
2 Далее по тексту возможно сокращение-с.-р.
он пытался открыть истину.
"Одну за другою я стал изучать биографию вождей, исследуя внимательно их прошлое и проникая во все мелочи их теперешней деятельности. Тяжело, больно было делать это, но я все же, скрепя сердце, делал это. Выбора не было...
Все без исключения казались мне безупречными, чистыми, выше всякого подозрения. Правда, я не мог отделаться от мучительной, назойливой мысли, которая с каким-то странным любопытством, почти со страхом, постоянно притягивалась к одному из них, занимавшему самое высокое, самое ответственное место в партии. Но каждый раз, когда мои подозрения принимали более определенные формы, все мое революционное достоинство возмущалось во мне, и я с ужасом отгонял от себя кошмарные предположения. Несравненный блеск его прошлых заслуг, величие тех террористических деяний, в которых он играл первенствующую роль, рассеивали, как дым, все эти злые "измышления". В течение долгого времени я переживал тяжелую внутреннюю борьбу: то с негодованием отвергая свои подозрения, то всецело отдаваясь во власть им. Я строил различные гипотезы, изыскивал всевозможные объяснения, искал, вспоминал, угадывал. Моя мысль не в состоянии была больше оторваться от Азефа, хотя не смела еще его обвинять.
Я цеплялся за все, что могло восстановить мою веру в великого террориста. Не предавал ли его кто-нибудь из близких ему людей? Какой-нибудь интимный друг или женщина, которым он безгранично доверял и которые черною изменою платили ему за это доверие? Но даже самое поверхностное знакомство с окружавшей его средой отнимало и тень правдоподобия у этой гипотезы.