Трудно освоиться в Америке, особенно после долгого перерыва! Все здесь не так. Унитаз наполнен водой... и все держит на поверхности, пока не спустишь. Душ не гибкий, как у нас, а торчит железным дрыном! Резко распрямившись, чуть голову не разбил. Потрогал — шишка будет. Вышел, прилег. Невыносимо душно! Кондишена в этом клоповнике нет. Подергал окно... Не как у нас открывается! Форточек нет. Надо всю раму поднимать вверх, рывком! Наконец поднял. И она тут же упала вниз! И я упал. Полежал. Потом пошел на штурм снова. Приехал в Америку — действуй! Наконец закрепил раму, высунулся во двор. Душный колодец, без продува. Вдоль стен змеятся ржавые лестницы. Да, судя по обшарпанности, в этом райончике могут и влезть! Пришлось закрыть окно и рухнуть на койку. Ну и что? На фига ты сюда приехал? Хеппи-эндом не пахнет тут! Кто-то забарабанил в дверь. Видимо, гангстеры?.. Налетай!
Я распахнул номер... Вот это да! В дверях стоял Валера Голод, старый ленинградский приятель... не виделись с шестьдесят... не помню уже какого... Был диссидент — умеренный, впрочем, в основном по кухням бушевал, переводил прозу с английского, всегда был возбужден — то недоволен, то дико счастлив. Потом — исчез... Крупный американский адвокат! М-маленький з-заика! Сколько же упорства, цепкости, сообразительности пришлось ему проявить, чтоб так подняться! Впрочем, почти не изменился на вид (как вскоре выяснилось, так же заикается и беспрерывно матерится — или только на радостях?). Только костюм темный, роскошный, да блеснувшая булавка на галстуке, да уложенный четкий пробор в мелких кудрях, а так все такой же!
— Валера! (Там-та-ра-рам!) Ху... ты тут делаешь? Быстро пошли!
— Ну погоди... Давай хоть обнимемся!
— Ах да... Замудохался сегодня.
Мы обнялись.
— Ну все... Поехали.
— Куда?
— Ре-решим!
— Ну, мне как-то неудобно.
— Ну давай хотя бы спустимся в мой «линкольн», — у меня там кондишн, а тут буквально нечем дышать.
— Этих наших орлят, — говорил тезка (мы плавно двигались в строю шикарных машин), — буквально приходится держать за руки. Что они тут творят! — Кинув руль, он вдруг схватился руками за голову... «Линкольн», к счастью, никуда не нырнул.
— То же и к нашей миссии относится? — поинтересовался я.
Он смотрел на меня некоторое время, в глазах его прыгали черти... Не сказать? Сказать?
— А! — Он наконец махнул крохотной ладошкой. — Ты лучше не думай об этом! Расскажи лучше, как наши там!
«Наши», как выяснилось, оказались здесь. Пока мы с ним ехали через Бруклин, по Оушн-вей, широкому бульвару (все прохожие в черных цилиндрах, с закрученными пейсами), выяснилось, что из наших общих друзей никого не осталось — в смысле, на невских берегах.
— И Вичка здесь? — Он то и дело бросал руль, хлопая по коленям. — И ты знаешь номер ее?
Некоторые интонации все же выдавали, что он долгое время жил не у нас.
Центр ностальгии многих русских, еврейских «наших» — Брайтон-Бич, темная улица под железной крышей, по ней грохочет сабвей.
Как выяснилось, это центр ностальгии и для меня. Как только мы вошли в ресторан «Людмила», недалеко от берега Атлантического океана, мы сразу оказались в восьмидесятых годах. Люди уезжали оттуда из-за неприятия той страны, того времени... И — о, парадокс — теперь та страна и то время есть только тут!
Лишь тогда — сердце мое вдруг сжалось — женщины наши были такими тучными, носили переливающиеся платья и высокие прически... и лишь тогда наши собирались в ресторанах вот так, целыми учреждениями, с директором и главным бухгалтером во главе стола... и так же таинственно гас свет во всем зале, и луч упирался в изогнувшуюся, переливающуюся радугой женщину, стоящую на руках... Акробатический этюд! Максимум эротики, что допускался тогда!.. Только тут это сохранилось.
И только у нас и только тогда, чуть выпив, все кидались в пляс под оркестр, колыхаясь роскошными телами. Теперь все это ушло, и нигде в мире я уже больше этого не встречал. И вдруг — живо!
Мы с Валерой таяли, оказавшись вдруг в нашей молодости. Но суровая реальность проступала и здесь. Лицо Валеры — растроганное, красное — вдруг приблизилось, и он произнес:
— Т-тебя... 3-зотов в гостиницу п-поселил? Мой с-совет! С-сваливай от-туда! Н-не-чисто т-там!
— Ты имеешь в виду... в гостинице? — изумился я.
— М-мудак! Я им-имею в виду — 3-зотова и всю его компанию. Мне, как л-лойеру, положено со всякой ш-шушерой дело им-меть, а т-ты держись подальше от них...
— А что? — Меня прошиб пот. Во влип! Да еще на чужбине.