— Мастер, можешь сделать нож?
Старый Хань спросил:
— А какой тебе нужен?
Тетушка Сунь достала из-за пазухи длинный четырехгранный брусок серого железа и вручила ему. Старый Хань принял брусок, повертел, внимательно изучая, повторил хмуро:
— Так какой же тебе выковать нож?
Тетушка Сунь, будто полоску шелковой ткани, извлекла из- за пояса сверкающий клинок и протянула Старому Ханю, но тот не посмел принять. Кузнец почтительно вернул Сунь ее железный брусок и, кланяясь, заговорил:
— Старая госпожа, ведь я всего лишь простой кузнец. Зарабатываю на пампушки изготовлением лопат да крюков. Пожалуйста, простите меня…
Тетушка Сунь ободом согнула нож, обвила им талию, взяла железо, сунула за пазуху и промолвила:
— Неужто хорошие кузнецы все извелись?
Сказав так, она развернулась и пошла прочь. Три Орхидеи поплелись за ней следом.
Тетушка Сунь ковыляла по дороге, низко наклонившись и покачиваясь на маленьких ножках, — казалось, ее могло сбить одним порывом ветра. Три же внучки ее в лучах полуденного солнца действительно напоминали три цветка орхидеи — высокие, стройные, источающие нежный аромат.
А кузнецы в тот же вечер собрали вещи и уехали. Больше они не появлялись.
Прошло несколько лет. Тетушка Сунь скончалась, три Орхидеи повыскакивали замуж. На Третьей Орхидее — немой — женился Чжан Дали, хотя в возрасте они не совпадали прилично. Куда делся тот чудо-нож, долго не знал никто. Чжан Третий утверждал, что тетушке принадлежал бирманский нож, убивающий людей, не проливая крови, и режущий остро, как бритва, — обыкновенные кузнецы такой сделать никак не могли.
Я как-то прослышал, что нож стал приданым Третьей Орхидеи. Она забрала его с собой, несколько лет хранила как драгоценность, но потом его извлекли на свет божий и стали использовать на кухне: им то мясо рубили, то овощи резали. По словам сына Чжан Дали и Третьей Орхидеи, нож этот хотя и был острым, но обладал исключительной легкостью и пластичностью, и для работы почти не годился, не то что самый обычный кухонный нож за две монетки.