Гавриков Станислав, Рязанов Павел Тевтон
Тёмная, огромная келия с высокими потолками. Узкие, стрельчатые окна, забранные мутными витражами. Массивный, красного дерева, «сталинский» стол-бюро, крытый зеленым сукном.
На бескрайней плоскости столешницы монументом ушедших эпох возвышается громоздкая, под стать столу, латунная лампа под зеленым же абажуром.
В темном углу, под высоко расположенным окном, стыдливо прячется в тени изделие мебельной промышленности возрастом поновее, да представительностью пожиже – стандартная отрыжка современной дизайнерской мысли типа «стол секретарский офисный», скудно освещаемая корявым изделием китайских коммерсантов на гибкой ножке.
Солнечный свет, преломляясь через разноцветные стекла витражей и причудливую филигрань кованой решетки, играет медленно плывущими в воздухе, вспыхивая неоновыми фонариками при перемещении из луча в луч, пылинками. На беленой густым слоем извести стене гипнотизирующими переливами огромного калейдоскопа сменяются цвета. За окном шумит старый тополь, ветви которого, шевелясь на ветру, дают жизнь этой живой цветомузыке.
У стола-бюро, опершись на его поверхность массивной лапищей, стоит сурового вида священник с широкой окладистой бородой, пронизанной прядями седины. Литые плечи батюшки плотно обтягивала со щегольской небрежностью, свойственной только потомственным дворянам или в бог знает каком поколении кадровым военным, накинутая епископская риза из роскошной, даже на первый взгляд, очень дорогой, ткани.
Как на контрасте с хозяином кабинета, за секретарским столом примостился, сухой клюкой возвышаясь над столешницей, высокий, тощий монах с чернильной ручкой в руках. Перед ним лежит раскрытая книга или очень пухлая тетрадь. Вдоль стен, статуями почетного караула замерли несколько дико выглядящие вооруженными, монахи. Как-то странно вяжется вооруженная до зубов святая братия с христовой заповедью «не убий», да времена нынче не менее странные.
В центре комнаты, на освещённом пятачке стоит юноша с непокрытой головой. Он одет в плотный и короткий, до тазобедренного сустава, арминг-дублет. Данная одёжка, представляющая собой не что иное, как поддоспешник и являет собой короткую плотную куртку из шести слоёв грубого льна, простёганного грубыми, довольно крупными стежками суровой нитки. В подмышках и на сгибах локтей подшиты кольчужные вставки, бедра обернуты кольчужной юбкой, крепящейся кожаными шнурками к дублету в зоне талии. Ноги парня закованы в полные латные поножи, заканчивающиеся латными же башмаками – сабатонами. Руки от плеча и до кисти так же закрыты металлом. Горло защищено клепаным кольчужным воротником на кожано–набивной основе.
У ног парня, в большом брезентовом свёртке, аккуратной грудой сложен остальной доспех. Из-под ткани видна кираса с кучей пряжек и петель на каждом сегменте латной юбки, кусок массивного наплечника, забрало шлема и достаточно длинная – наверное, при необходимости и двумя руками ухватить можно – рукоять рыцарского меча.
Огромный, явно главный здесь священник, внимательно рассматривает парня. И видимо придя к своим каким-то выводам, произносит:
– Отрок! Ты находишься в приказе внутренней безопасности нашей обители. После первых дней от начала конца, нами был организован этот приказ, для проверки приходящих к нам. И отделения людей от нелюди в людском обличье, смущающей умы наши речами или делами своими, или зло замышляющих общине нашей. Мы здесь поставлены для того, чтобы оградить чад господних от мирской скорби и несправедливости, а для этого нам необходимо знать все о каждом приходящем в нашу обитель. Слишком много в последнее время появилось мирян, ищущих крова нашего, вот и требуется разделить козлищ и агнцев, – тут он сделал многозначительную паузу, вздохнул и продолжил: – Впрочем, и для козлищ гостеприимство найдётся. А теперь, отроче, отвечай правдиво. Исповедуйся.
Твоё имя?
– Тевтон. Простите, Михаил. Просто последнее время, меня только по прозвищу и называли. Привык уже. – Худощавый споро скрипел пером в своём гроссбухе, то ли стенографируя протокол допроса, то ли заполняя какую-то анкету.
– Не отвлекайся на несущественное, отрок. Возраст?
– Семнадцать.
– Вероисповедание?
– Крещён в младенчестве, в православную веру. Но фактически, до недавнего времени и не верил в бога. Теперь верю, знаю, что он есть.
– Когда причащался в последний раз?
– Да никогда, наверное. Не помню я такого.
– Плохо, отрок, плохо! Не научили тебя родители вере. Нехорошо получается. Во что сейчас веруешь?