Annotation
Второй написанный мной фанфик. На этот раз по Доктору Кто. Надеюсь, что последний.
Ендальцев Егор Евгеньевич
Ендальцев Егор Евгеньевич
The Big Bad Bag with the Money
Рождество. Один из самых ожидаемых и радостных праздников из всех. Снег, яркие мигающие огоньки, красочные витрины, запах карамели, шоколада, и подарки! Да, что за чудесное время.
Я обожал рождество. Даже будучи уже взрослым, я с радостью нырял в этот красно-зелёный водоворот суетливых приготовлений, в этот бесконечный поток людей, текущий от магазина к магазину. Я был отчаянно влюблён в этот праздник. Да и как можно иначе? Рождество - это моя работа. Было моей работой до того сочельника... Самого странного и пугающего сочельника из всех.
В тот вечер воздух был до хруста насыщен запахом Рождества! На ёлках сверкали огоньки гирлянд, звенели бубенцы, раздавался радостный смех. Улицы были полны народу. несмотря на довольно таки поздний час. Лица всех прохожих просто светились весельем и предвкушением праздника. Почти всех.
Без одиннадцати десять из дверей магазинчика табачных изделий Ната Шермана, что на пересечении сорок второй улицы и пятого авеню, вышел перепуганный Крис Райт, и, постоянно оглядываясь, побежал в сторону Нью-йоркской публичной библиотеки. Это был обычный мужчина лет тридцати, одетый в опрятное и стильное пальто, полы которого радостно развивались, повинуясь стремительному движению и порывам декабрьского ветра. Яркий, полосатый шарф непомерной длины, весёлым шлейфом болтался сзади, словно хвост воздушного змея, запущенного на день независимости.
Мужчина расталкивал прохожих, рассекая их плотный поток, словно тупой нож застывшее масло. На перекрёстке он едва не столкнул промоутерский плакат, приглашающий отведать имбирных пряников в пиццерии "Браво", отчего подрабатывающий там промоутер в костюме Санты наградил бедолагу не праздничным "Хо-хо-хо", а вполне обыденным "Смотри куда прёшь, ублюдок!".
Едва не попав под дюжину машин пересекая пятое авеню, Крис бросился бежать в обход массивного здания библиотеки, украшенной венками и гирляндами в честь неизбежно надвигающегося праздника. Напротив массивной лестницы, ведущей к дверям этого храма позабытых знаний, он вдруг резко остановился, словно осенённый некой пугающей мыслью. Его и без того бледное от испуга лицо, посерело и исказилось гримасой ужаса. Сунув руку в карман своего пальто, Крис вытащил оттуда свой бумажник и резким движением отбросил его прочь, словно это был не кожаный кошелёк с портретами президентов внутри, а ядовитый паук.
Проследив, как его бумажник по плавной дуге исчезает среди праздной толпы, мужчина вздрогнул и продолжил свой бег вглубь Брайант-парка.
В парке было людно, несмотря на столь поздний час. Сочельник - семейный праздник, но здесь, в самом сердце самого прекрасного города мира гнездились одинокие, слишком занятые или слишком самовлюблённые, чтобы заводить семью, а потому в ночь перед Рождеством, парковая площадь была полна людей, ищущих способы заглушить это всепоглощающее чувство одиночества.
Миновав статую Гертруды и уютный грилль-бар, мистер Райт свернул на аллею сороковой улицы. Тут было тише, ибо всё веселье проходило на центральной площади парка у фонтана, а здесь шатались только ищущие уединения парочки да случайные прохожие.
До памятника Гёте, Крис добрался уже изрядно запыхавшимся, а потому остоновился, чтобы перевести дух и унять дрожь в коленях. Тут то его и настигли преследователи. Их было шестеро, все как на подбор высокие, закутанные в длинные плащи. Свои лица они скрывали высоко поднятыми воротниками и полями своих фетровых шляп. Они выступили из теней, моментально окружив мистера Райта и отрезав ему все пути к отступлению. Аллею наполнил звук, похожий на тихий шелест листьев, хотя никакого ветра не было и в помине, да и деревья уже давно облетели и могли шелестеть только в своих причудливых древесных снах.
- Нет, - прошептал бедолага, озираясь, словно загнанный в угол зверь. - Не надо! Прошу Вас! Я никому не скажу!
Преследователи не отвечали. Они просто продолжали медленно сжимать кольцо, до тех пор пока Крис не скрылся из виду за их широкими спинами. Шелест превратился в треск, сухой и более механический, чем игра ветра в зелёных ветвях. Этот звук поглотил вопли мистера Райта, его мольбу и зов о помощи.
А потом всё стихло, и в этой тишине отчётливо прозвучал радостный звон бьющейся бутылки шампанского, выскользнувшей из моей руки.
Ах да, позвольте представиться - Бенжамин Филициус Курц, представитель седьмого поколения семьи Курц, некогда знаменитых в узких кругах кондитеров и праздничных распорядителей. И пусть жизнь моя протекала вдали от тех самых узких кругов, что предпочитали не вылазить за пределы дождливого старого света, семейные традиции я чтил в полной мере, сделав сладости и праздники своей профессией.
В тот злополучный вечер я спешил на одну из организованных мной же вечеринок с бутылочкой прекрасного брюта из своей личной маленькой коллекции. Дела задержали меня в моём магазинчике, и я решил срезать через парк, благо в этот столь праздничный вечер улицы были полны людей и безопасны для перемещения даже для таких миролюбивых людей, как потомственные кондитеры.
Я бодренько шагал по аллее сороковой улицы, ведь, несмотря на свой несколько тучный вид, был вполне шустр и, неожиданно для злословов и завистников, проворен, и пребывал в обычном для меня и этого праздника, прекрасном расположении духа.
Что и говорить, пугающая сцена, что развернулась у подножия памятника Гёте, невольным свидетелем которой мне не посчастливилось стать, повергла меня в настоящий ужас.
Сначала я даже не понял, что за чертовщина здесь происходит, но семейное шестое чувство, которым славятся настоящие кондитеры и организаторы празднеств, подсказало мне, что происходящее - это полнейший кошмар. Глядя как искорёженное страхом лицо Криса, хотя тогда я ещё не знал его имени, исчезает за этими широкими спинами, а вопль, вырывающийся из его распахнутого рта тонет в сухом шелесте, я оцепенел. Холод пронзил меня до самых глубоких слоёв моего естества, опутав, сковав, заморозив воздух в моих лёгких.
Впрочем, всё было не так уж и плохо - подозрительные люди в плащах были заняты своей жертвой и не видели остолбеневший памятник ужасу имени меня. Всего в нескольких десятках метров гуляли люди, радуясь празднику и мимолётному чувству беззаботности, так что паника моя в тот момент была не совсем обоснована.