Но временами ей хочется думать, что дело было в ней. Малфой не мог позволить ей умереть. Потому что, возможно, и сам испытывал ту опустошающую, жестокую, удивительную эмоцию, которой она так отчаянно пытается подобрать другое название. Гермиона помнит выражение его лица в тот момент, когда она развернулась к двери, когда отправилась на операцию, а воздух в комнате зазвенел прощанием и надеждой. Она не знала, что значил тот взгляд, но от него стало только больнее. Её сердце разорвалось на куски.
— Ладно, что ж… — Гермиона справляется с неловкостью и старается не думать о том, что Драко на неё не смотрит, а она не представляет, что же ей делать. — Я уже рассказала Люпину о машине. Я его встретила. У тебя не должно быть проблем из-за этого.
Он скребёт щёку — единственный звук, слышимый в комнате. Гермиона следит глазами за его движениями и приходит к выводу, что ей хочется побрить Малфоя — когда-нибудь. Интересно, он ей разрешит? Закусив губу в ответ на его молчание, она подходит и протягивает отчёт. Секунду спустя Драко вздыхает и захлопывает блокнот.
С твёрдым выражением лица он хватает пергамент и встречается с Гермионой глазами. Будто бы принял решение, в правильности которого до сих пор сомневается. Словно не знает, лучший ли это план. Она и не думала, что был какой-то выбор.
Он отбрасывает блокнот на пол, туда же отправляет её отчёт и откидывается на стену. Малфой слишком напряжён для подобной расслабленной позы, а Гермиона чересчур слабовольна, чтобы не пялиться, как при каждом движении перекатываются его мышцы, и незаметно отвести взгляд.
— Чего ты хочешь?
— А? — давай Гермиона, отвечай, молодец.
— Что ты тут зависла?
— Я не зависла.
— Ещё как.
— Я хочу сбрить твою щетину, — она вспыхивает румянцем, а брови Драко ползут вверх. Ей действительно стоит получше над собой поработать, чтобы не болтать ерунды, когда нет других мыслей. Хотя, учитывая её эмоции и истинную причину такого оцепенения, это не самое смущающее и странное объяснение.
— Прошу прощения?
Она игнорирует то, как при этом вопросе дёрнулся уголок его рта, и сжимает челюсти — нужно держать лицо.
На самом деле она ничего такого не хочет, но упрямо повторяет, бесясь от того веселья, с каким Малфой таращится в стену за её спиной.
— Мне всегда это было интересно.
— Побрить моё лицо?
— Любое лицо.
— Тогда почему бы тебе не наколдовать себе бороду и не попробовать?
— Потому что это… несколько странно, — на ум приходит та история с оборотным зельем в Хогвартсе — очень неприятный опыт, — но рассказывать Малфою об этом Гермиона не собирается. Да она вообще никогда раньше не изъявляла подобного желания. Драко явно пагубно влияет на её мозг.
— Ты на полном серьёзе хочешь меня побрить? — Малфой задумчиво смотрит на неё, и она торопится с ответом, опасаясь, что он погрузится в анализ происходящего и всё станет только хуже.
— А ты боишься?
— Едва ли. Хотя позволить тебе подобраться к моей шее с лезвием — слабое основание для расслабления.
Гермиона смеётся, и Малфой почему-то выглядит удивлённым.
— О, да ладно, Драко. Ты же знаешь, я ничего специально не сделаю.
— Вот сразу полегчало. Почему-то захотелось немедленно разрешить тебе экспериментировать с бритвой и моим лицом.
Гермиона не представляет, что на это ответить: с самого начала было ясно, что Драко не согласится, и теперь она пытается придумать, как выйти из этой ситуации. Заметив, что Малфой ждёт её ответ, барабаня пальцем по бедру, она заявляет:
— Я буду нежной.
Губы Драко снова изгибаются — она узнает взгляд, что на три секунды меняет выражение его лица. Узнаёт, потому что, впиваясь в её губы или лаская тело, Драко имеет обыкновение шептать всякие непристойности, от чего ей хочется реализовать все его желания. Он открывает рот, но передумывает, и Гермиона изумлённо смотрит, как он поднимается с кровати, идёт к своему сундуку и, наклонившись, копается в нём. Она качает головой: кажется, будто прошла целая вечность, и в этом исключительно её вина.
С того самого момента, как она тогда ушла из его кровати, она то и дело прокручивала в голове их последний раз, когда они спали вместе. Ей кажется, что месяцы миновали с тех пор, как она касалась его — по-настоящему касалась, а он лишь всё усложнял. Наверное, потому, что Гермиона решила уйти, а не остаться. Может, она напомнила ему Пэнси, — ведь Гермиона была единственным другом Драко Малфоя и, даже не подумав, собиралась сунуть голову в петлю. Возможно, он пришёл к выводу, что теперь лучше соблюдать между ними дистанцию. Она понятия не имела, что творится в его мозгу, и не хотела гадать. Даже то предположение, что Малфой испытывал по отношению к ней нечто большее, нежели необременительная дружба, было опасным и глупым. Но сейчас Гермиона в нём нуждалась. Ей необходимо то, что заставлял её ощущать Драко, вынуждая забывать обо всём и чувствовать, будто всё в порядке.
Она ненавидит эту установившуюся дистанцию и то, как хорошо Малфой её держит. Ей хочется трясти его до тех пор, пока в нём не проснётся та страсть, что временами им управляет. Иногда ей кажется, что он вынужден демонстрировать стойкость, но порой чудится, что у него ничего не выходит. Лучший вариант: самой держаться на расстоянии, но Драко постоянно заставляет её забывать об этом. Ей бы стоит возненавидеть его. Но она не может.
Даже не взглянув на Гермиону, Малфой выходит из комнаты, зажав в руке крем для бритья и бритву. Она шагает за ним по коридору, проскальзывает в ванную комнату и машинально закрывает за собой дверь. Похоже, он не обращает на это никакого внимания, занятый включением воды и раскладыванием на раковине бритвенных принадлежностей.
— Ты смотришь на меня, как на задание по зельям.
При звуках его голоса Гермиона вскидывает глаза и ловит его взгляд в зеркале — он опускает голову при виде её робкой улыбки. Она собирается ответить что-нибудь остроумное, но боится показаться чересчур язвительной, поэтому предпочитает промолчать.
— Я так не смогу до тебя достать. Тебе надо сесть на край ванны, — командует она — слишком нервничает и не хочет оставлять себе ни единого шанса усугубить ситуацию.
Она выключает воду в раковине, хватает бритвенные принадлежности и только сейчас замечает крем после бритья. Гермиона никак не могла понять, чем же Малфой иногда пахнет: кремом для бритья или средством по уходу? Аромат был заметен лишь тогда, когда они оказывались в местах, где нельзя было пользоваться магией, и Малфою приходилось бриться маггловским способом. Но Гермиона надеялась учуять его всякий раз, когда приближалась к Малфою.
Спокойно, спокойно, — думает она, прочищая горло. Она уверена, что нет ничего хорошего в том, что одна только мысль о запахе так сильно сбивает её с толку. Это явно нездоровая реакция.
Она опускает крышку унитаза и, потянувшись, открывает воду, делая её температуру комфортной. Задевает его руку своей, и ей кажется, что вот сейчас Малфой отшатнётся, но он не отстраняется — отодвинувшись, она видит, что он намазывает щёки пеной.
Она прыскает со смеху, но Малфой реагирует лишь на второй смешок. Он вскидывает бровь, а Гермиона прикрывает рот, крепко сжимая губы. Неужели она только что хихикнула? Она не может сдержаться: покрытые пеной мужчины всегда казались ей забавными. Это Гермиона выяснила на четвертом курсе: Падма тогда смерила её сердитым взглядом, решив, что она недостойна разглядывать сексуальных парней в её журнале.
— Ты закончила?
— Думаю, да, — Гермиона улыбается и садится на унитаз так, что одна её нога оказывается между малфоевскими бёдрами. Места очень мало, его колено слишком близко к её промежности.
— Хорошо. Мне не особо нравится, что ты смеёшься, приближаясь ко мне с чем-то острым в руке.
— Трус, — бормочет она и подносит к его щеке лезвие.
Они молчат около минуты: Гермиона полностью сосредоточивается на изгибах его лица и шеи. За то время, что она выполнила четверть работы, она могла бы побрить себе ноги, но её волнение слишком велико. Есть нечто особое в этой близости и в том, как Драко доверяет ей — по собственным же словам — приблизиться к своему лицу с острым лезвием. Его дыхание овевает её щёки, шевелит волосы. Каждый раз, когда Гермиона отодвигается, чтобы смыть с лезвия пену, его нога вжимается в её бедро, их плечи соприкасаются, и она не может перестать думать о том, что сейчас на нём надеты лишь трусы. Каждое движение бритвы очищает его лицо, и ей хочется прикоснуться к его коже, почувствовать пальцами её гладкость. Она не может устоять перед искушением, пусть совершенно ясно, что, приподнимая Малфою голову, её большой палец не обязан гладить его скулу. Ощущения… она не уверена в них, но в животе что-то ёкает от интимности этого жеста.