— Да, конечно. Я не обиделась. Все… все должны справляться с этим так, как удобно им. Я всё понимаю.
Гарри кивает, закидывая руку ей на плечо и прижимая к своему боку.
— Думаю, я приведу с собой Рона. Расскажу о чём-то, касающемся нас обоих, чтобы он смог проникнуться. Надеюсь, он и сам решит туда ходить. Не хочешь пойти с нами?
— Нет, — быстро откликается она.
Гарри замолкает, словно подбирая слова, и Гермиона не может припомнить, чтобы он так делал раньше. Ей постоянно приходится напоминать себе, как сильно они повзрослели.
— Думаю, тебе стоит попробовать.
— Гарри, ты меня знаешь: я буду анализировать то, как анализируют меня, — она смеётся, Гарри нет. — Я не хочу разговаривать с незнакомыми людьми. Не хочу… просто не хочу. Может быть, после войны.
— После войны? Но почему? Гермиона, эти события уже произошли…
— Я в курсе…
— Они просто продолжат накапливаться. Чего ты хоч…
— Я справляюсь с этим так, как могу. Может, разговоры подходят тебе, но не мне. Не сто…
— Сейчас ты пытаешься это игнорировать. Как и в прош…
— Я не могу игнорировать э…
— Именно. Гермиона, иногда нам нужно больше помощи, чем мы сами можем себе оказать. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Я тот, кто нуждался в вас с Роном в течение всей учёбы в Хогвартсе и…
— Мы хотели помочь.
— Ну, а вот эти люди хотят помочь нам. Словно это их вкла…
— Мне не нужна их помощь, Гарри! Я же тебе говорила: люди справляются по-разному! Я принимаю твой способ, почему ты не…
— Но ты не справляешься! Это большая…
— Я пытаюсь! Чего ты от меня хочешь? Чтобы я заползла в кровать и заснула в слезах? Мучилась от бессонницы? Терзалась тем, что я жива, а они нет, изводилась чувством вины перед семьями тех, кого я… я… я… Так это всё и происходит, Гарри! Я всё это делала, рыдала так, что думала: моя голова лопнет! И какая разница, что какой-то чужой человек будет наблюдать за мной в эту минуту, — это не помогает! Ничего не помогает!
Паника. Отчаянная, стремительно накатывающая тоска, от которой начинает бешено стучать сердце, обжигает глаза, перехватывает горло и сдавливает грудь. Тот самый случай, когда приходится кричать, чтобы не разрыдаться, и всё же слёзы так и норовят хлынуть потоком — и тогда ты превратишься в хаос из солёных капель и сдавленных звуков. Эмоции накрывают с головой, и Гермиона не знает, куда деть руки — сжимает одну ладонь в кулак и вдавливает себе в грудь, стараясь ослабить боль.
— Ты не знаешь! Как ты можешь знать, если даже не пыталась? — Гарри смотрит на неё с мольбой, и она ненавидит этот взгляд.
— Потому что пыталась! Единственное, что я могу сделать, это помочь выиграть эту войну и попытаться прожить свою жизнь и стать счастливой. Стать счастливой вместо них, потому что у них это уже не получится. Гарри, либо так, либо я сойду с ума и спрячусь в какой-нибудь дыре, это всё, что я могу! Ситуация никогда не исправится от того, что кто-то будет убеждать меня, что всё в порядке.
— Гермиона.
— Мне просто надо смириться. Принять, что они ушли и что я делала… плохие вещи, Гарри. Очень плохие вещи. Каждое утро я просыпаюсь и забываюсь на пару секунд. Думаю о Невилле, который вместе со мной смеётся над угрюмостью Драко. Или о Джастине, который морщится при виде стряпни Лаванды. Думаю о Фреде, который подмешал краску в мой шампунь. О Симусе, который отпускает шуточки по поводу сосисок или…
— Знаю.
— Нет, — это больше похоже на всхлип. — Нет, не знаешь, иначе ты бы не пытался заставить меня пойти с тобой. Каждый день я скучаю по ним. Каждый день мне больно. Но это моё, Гарри, и я должна с этим справиться самостоятельно.
— Ладно, хорошо, ладно, — он зарывается пальцами в волосы, а её руки трясутся. — Гермиона, я просто беспокоюсь.
Гарри обхватывает её за плечи, и она неловко падает на него. Обнимает его в ответ и, уткнувшись ему в плечо, вытирает мокрые щёки. Он резко выдыхает, и Гермиона знает: он пытается сдуть кудри с её лица.
— Я до сих пор боюсь, — шепчет он в копну её волос. — Этот страх никогда не был в полной мере вызван противостоянием с Волдемортом. Что-то в этом роде, да. Но по большей части я боялся потерять тебя, Рона и людей, которых люблю. Люпин, все Уизли, ты — это всё, что у меня есть, Гермиона. Я… не всегда делаю… Я бы отдал всё, рискнул всем ради семьи, что у меня осталась. Ты нужна мне.
Гермиона хлюпает носом и вздыхает, пытаясь проглотить жгучий комок в горле, чтобы снова не расплакаться. Гарри Поттер до сих пор нуждается в ней. Ему нужна не её смерть ради него, не решение очередной головоломки, не изнурительное исследование. Он нуждается именно в ней — вот так просто.
Гарри отстраняется от неё, после стольких лет по-прежнему чувствуя неловкость после объятий. Он всегда терялся, словно не мог понять принцип действий. Она их любит. Она любит его.
— Гарри Поттер, ты пытаешься сыграть на жалости?
— Нет, — он смеётся, хватаясь за возможность сменить тему. — Когда это ты начала искать всюду скрытый смысл?
— Не везде. Не всегда.
— Он на тебя влияет, — замечает Гарри, и они оба знают, кого он имеет в виду. — Как долго это?..
— Какое-то время.
— О, — Гарри выдёргивает из джинсов торчащую нитку и упирается взглядом в своё колено. — Он хорошо к тебе относится?
В горле пузырится странный смех — смесь истерики, паники и неверия. Интересно, она когда-нибудь сможет привыкнуть к таким разговорам с Гарри? Как много времени потребовалось Гермионе, чтобы объединить в своей голове эти два насильно разделённых мира? Ведь они должны были слиться — она бы не смогла отказаться ни от одного из них.
— Да, я тебе это говорила.
Гарри кивает и откашливается, откидываясь на спинку дивана.
— Знаешь, я решил, что он может проклясть меня после Италии. Он орал на меня как минимум минут десять, и я никак не мог понять: что он так бесится из-за этой операции. А затем подумал, что может быть…
Гарри поворачивается к ней — всё её внимание уже сосредоточено на нём. Все её чувства, каждая частичка сконцентрирована на одном лишь Гарри. Гермиона слышит его размеренное дыхание, першение в горле во время разговора, подёргивание пальца на обивке дивана. Ей кажется, что в эту секунду она сможет разобрать любой звук даже в другой части дома — так напряжённо она вслушивается.
Это немного смешно и нелепо, но Гермиона уже уяснила: ответы можно получить разными способами, самые важные из них всплывают или совершенно внезапно, или добываются мучительно медленно и болезненно. Последнее — про Драко: получение от него информации сродни мазохизму, это неимоверно трудная задача. Она пока так и не разобралась в нём. В той стороне его личности, которая могла понятно сообщить о том, что — иногда она все же это признавала — ей хотелось знать. Так может быть, Гермиона сама сумеет сделать выводы. И, возможно, перестанет так сильно их бояться.
— Что случилось? — спрашивает она, когда тишина начинает давить на неё.
Гарри смотрит на подругу с любопытством:
— Он тебе не рассказал?
Ну, конечно же, нет.
— Напомни мне, — в её голосе сквозит настойчивость.
— В Мунго, — Гарри пожимает плечами, будто этой информации достаточно. — Он завёлся. Я завёлся. Я сначала решил, что это из-за Джастина. Я… как-то забыл о вас двоих. А потом он спросил меня, что бы я делал, если бы тебя убили. Насколько же выше твоей я ценю жизнь Рона, раз мне так наплевать. Я спросил: это что же, он не доверяет мне твою жизнь? И так переживает по этому поводу. Он ответил, что не доверил бы мне и жизнь личинки, так что… Вот и всё, — голос Гарри звучит горько, он сердито смотрит на немой экран.
Гермиона замирает, обдумывая то, что она могла бы сказать и из-за чего они ещё не спорили. Из-за чего они могут никогда не прийти к компромиссу.
— Я знаю, что ты переживаешь за меня.
— Ну конечно. Это всё, что он упомянул о тебе, — в основном просто бесновался. Но когда потом я об этом задумался… И знаешь, мы же вытащили палочки. В какой-то момент я решил, что мне придётся защищаться, и… потом я задался вопросом: а как бы к этому отнеслась ты.