— В этом больше смысла, чем в обвинениях Фина.
— Или меня, — огрызается Гермиона, но Кара не сводит глаз с Драко.
— Я не догнал тех, кто убегал, если только это не они, — говорит Фин, и Гермиона вспоминает о клочке бумаги в кармане.
— Кажется, они. Что случилось с её лицом?
— Этот мёртв.
— Их тут только четверо, — говорит Гермиона, разворачивая находку достаточно, чтобы опознать в ней карту.
— Трое… О!
— У кого это было? — спрашивает Хенли.
Драко протягивает руку, и Гермиона, поколебавшись, вручает ему пергамент. Наверное, было бы слишком мелочным не отдавать ему карту, раз он не удосужился сказать ей ни слова. Не то чтобы она нуждалась в его защите, но ей было неприятно, что Малфой хранил молчание, пока какая-то девица первой начала выдвигать неправдоподобные теории. Гермиона бы хотела знать, что это за карта, но понимает, что ей нельзя её видеть. Она сомневается, что хоть у кого-то из них есть такой доступ.
— Тот, что справа.
— Оглушён. Отлично.
Гермиона поднимает глаза на Хенли, затем переводит их на ноги того, кого обыскивает Джейкоб, — этого Пожирателя никуда не заберут, в отличие от двух остальных; у них хватает забот со своими погибшими, чтобы беспокоиться о трупах из другого лагеря. Фин поднимает девушку с окровавленным лицом, и Гермиона размышляет: возможно ли, что когда-нибудь она пройдёт мимо неё в министерском коридоре и её слюна полетит ей на ботинок.
— Грейнджер.
Она переводит взгляд на Драко, удивлённая тем, что её вдруг вырвали из мыслей, а затем опускает глаза на двустороннюю открывашку, служащую портключом.
— Они хотят поговорить с тобой.
Гермиона просовывает палец в кольцо, Малфой быстро выдёргивает полоску ткани и цепляется пальцем за другую дужку. Она делает глубокий вдох, прикрывает глаза от серо-золотого мельтешения, и мир вокруг начинает кружиться, кружиться, кружиться.
День: 1508; Время: 20
Она складывает письмо от Люпина, разглаживая края пергамента пальцами. Министерство Магии пришло к соглашению с маггловским министерством по поводу… угона автомобиля. Благодаря тому, что это было залогом успеха операции, её простили. К сожалению, ей придётся покрыть маггловскому министерству расходы за компенсацию повреждений салона той девушке. Можно подумать, грязь могла нанести большой ущерб. Гермиона хотела бы их уведомить, что она всё выплатит, как только получит свою следующую зарплату, через год или лет этак через десять.
— Что это за хрень?
Гермиона прекращает пощипывать переносицу и при виде Драко улыбается.
— Это называется рэп.
— Такой вид маггловской пытки? Если он повторит «секс на день рождения» ещё хоть раз, я сойду с ума.
Гермиона усмехается и пожимает плечами, скатываясь к Малфою, когда подушки прогибаются под его весом.
— Энтони нравится. Думаю, под такое хорошо танцевать.
— Как именно танцевать под такое? Не представляю, как пара может скользить по бальному залу под «потряси задницей» или…
Гермиона смеётся — по-настоящему смеётся, в голос, закрыв глаза и откинув голову назад. Есть что-то восхитительно смешное в том, как эти строчки звучат в исполнении Драко, да ещё вкупе с образами чистокровных, отплясывающих в вечерних нарядах под рэп.
Драко кривовато улыбается ей, и её захлёстывает желание его поцеловать, но она этого не делает.
— В следующий раз мы должны поискать на телевизоре музыкальный канал. Ты сам должен это увидеть.
— Покажи мне.
— Что? Нет.
— Грейнджер, если это так смешно, я хочу на это посмотреть.
— Это не настолько смешно, и уверяю тебя, если попробую изобразить я, это будет смущающе и нелепо. И делать этого я, кстати, не собираюсь.
— Почему?
— Я не танцую.
— Чушь. Я видел тебя на Святочном Балу.
— Я имею в виду, не танцую так, — ей в голову приходит идея танца с ним, но она быстро отметает её. Гермиона либо выставит дурой себя, либо лопнет от смеха над его попытками.
Драко смотрит на неё раздражённо, но ответить ему мешает громкий стук. Они оба настороженно смотрят на дверь Энтони, но тут за стенкой раздаётся женский стон. Гермиона моргает и переводит взгляд перед собой, а Драко ёрзает и откидывается на спинку дивана. Она не знает, перестанет ли она когда-нибудь чувствовать себя неловко при звуках чужого секса, и неважно, сколько раз сама им занималась.
— Почему ты не сказал мне, что это был Крэбб? — существует дюжина способов отвлечься от происходящего за стенкой, но это первое, что приходит Гермионе в голову.
Плечи Драко приподнимаются: то ли он так медленно ими пожимает, то ли долго выдыхает и наклоняет голову вбок. Шейные позвонки громко хрустят, и Малфой встречается с ней глазами.
— Это имеет значение?
— Может быть, нет, — потому что знание того, кто это был, случившегося не изменит. — Как?..
Она не может договорить вопрос, и наверное, Драко понимает почему. Потому что знает, о чём Гермиона спрашивает:
— Авада. Это было быстро.
Он врёт. Или, по крайней мере, ей так кажется. Гарри обмолвился, что гроб Невилла во время прощания был закрыт. Может быть, таково было желание его бабушки или его собственное, но скорее всего, причина крылась в состоянии тела. Гермиона не уверена, что хочет знать подробности, боясь всех тех образов, что у неё возникнут, поэтому не давит на Малфоя. Вместо этого она отворачивается от его спокойных глаз — он не собирается менять свой ответ, и за это она благодарна больше, чем за то, что вообще спросила.
— Я хотела убить его, — шепчет она, будто признаваясь в чём-то постыдном, и пялится на свои вспотевшие ладони. — Я никогда никого по-настоящему не ненавидела. Ненависть такое привычное слово, казалось, она вышла за все пределы. Был один момент, с Симусом… после его гибели, но человек, убивший его, уже был мёртв. Когда я смотрела на Крэбба, было так же или даже, наверное, хуже.
Она стискивает край футболки и чувствует на себе взгляд Драко.
— Грейнджер, ненависть к нему оправдана.
— Знаю. Но это была не битва. Это была не ненависть к нему в попытке защитить себя. Он стоял посреди Министерства, в оковах. Мне было плевать, что он не мог за себя постоять. Я хотела сделать… много чего плохого. И до сих пор хочу. Меня так захлестнули… темнота, живущая внутри, ярость и ненависть, что я больше ни о чём не могла думать.
— Он убил Лонгботтома. И неважно, что в тот момент сам оказался беззащитен. Он по-прежнему Пожиратель Смерти, и по-прежнему остаётся факт: он сделал это, даже не задумываясь. И какая разница, были мы на поле сражения или нет.
— Ты так думаешь? Разве не должно быть черты, Драко? Между убийством людей в целях самозащиты и убийством потому, что ты их ненавидишь? Пожиратели убивают из-за ненависти. Но не мы. Не я. Это не должна была быть я. Я должна верить в систему правосудия. Так было всегда. Крэбб отправится в Азкабан…
— И получит Поцелуй.
— Да. Он заплатит, и я это знаю, но в тот момент мне было всё равно. Мне казалось, я должна так поступить… Я хотела этого. Никогда прежде я не испытывала столько ненависти. Это меня пугает. Я знаю, что потом он заплатит своей душой, но… Когда мы в первый раз выпускаем это заклятие, в нас проникает мрак. Я могла оправдать убийство тем, что по-другому просто не сумею выжить. Но это стало бы местью, ненавистью и… Меня пугает то, как быстро та темнота затмила собой… всё.
Они замолкают. Стук в дверь прекратился, хотя музыка орёт по-прежнему. Гермиона не понимает, почему призналась Драко в подобном, но она уже привыкла к такой искренности. Малфой никогда её за это не осуждал. Может быть, дело в его прошлом, в том, что он делал сам, но он никогда не выказывал удивления и не заставлял её испытывать стыд.
Малфой откашливается, и она поднимает на него глаза, но он смотрит в темноту ночи за окном.
— Есть лишь несколько человек в этом мире, которые в состоянии смотреть на того, кто убил их близких, и не желать сотворить с ним то же самое. Это часть человеческой сущности, а не привнесённое извне зло. Попытка убить человека не ради выживания или не по причине оправданной ненависти, вот это зло. Та темнота, которую ты почувствовала, не была спровоцирована попыткой спастись, Грейнджер. Её создали они.