— Я… я просто решила…
— Это нормально, Грейнджер, — медленно отвечает Драко, его голос почти теряется за шумом капель.
— Нормально? — шепчет она в ответ, и, наверное, Малфой её не слышит, глядя на свои пальцы, продевающие пуговицы в петли. Похоже, его руки онемели — как и её собственные.
— На днях в Косом переулке появился парень… Он начал палить проклятиями и оглушающими во все стороны. Сказал, что видел везде Пожирателей Смерти. Такое бывает, — Драко поднимает на неё глаза, и всё вокруг превращается в мешанину белого и серого. Гермионе кажется, что Малфой должен раствориться в обстановке, но этого не происходит. — Никто не узнает.
— Не со мной. Такое не случается со мной.
Он замолкает, глядя на верхнюю пуговицу, единственную, оставшуюся незастёгнутой. Гермиона ненавидит её, потому что ткань натирает шею, и ей кажется, будто она задыхается. Но она не возражает, когда Драко наклоняется, чтобы продеть эту пуговицу в петлю — его холодные костяшки касаются её горла, — и не понимает, почему молчит.
— Со всеми случается.
День: 1520; Время: 17
— Тратим время просто так, ждём, пока подохнет враг… — Гермиона слушает эту доносящуюся из гостиной строчку снова и снова уже на протяжении получаса. Ей хочется либо запустить в них супом, либо умолять прекратить.
Их пятеро, все молодые и цветущие, и Грейнджер понятия не имеет, как они умудрились раздобыть алкоголь. Им повезло, что в доме нет взрослых волшебников или ведьм, более склонных к распитию спиртного, иначе бы они лишились своих запасов, едва только откупорив бутылку. Алкоголь такой же дефицит, как и всё остальное, и многие бы воспользовались своим старшинством или боевыми заслугами, чтобы забрать его себе.
— Твои пальцы просто смех… но я люблю их больше всех, — выводит девчонка под неуклюжее бренчание гитары.
— Что? Мы же пишем песню о войне! — и дом наполняется смехом. Гермиона не возражает против этого звука, но когда пение начинается снова, она мечтает, чтобы, разобравшись с сейфом, Драко поскорее вернулся. Обычно, стоит ему появиться на пороге, молодняк тут же разбегается.
День: 1520; Время 19
Она замечает его в темноте коридора по дороге в туалет и подпрыгивает так, что дождевая вода выплескивается из чашки прямо на её пижамные штаны.
— Обязательно так подкрадываться?
— Я прошёл уже половину коридора. Грейнджер, не моя вина, что у тебя такое дерьмовое зрение. Ты, наверное, испортила глаза тем, что так часто читаешь мелкий текст, — он откровенно веселится: то ли от того, как раздражённо Гермиона ворчит, то ли от того, что воду из своих штанов она выжимает обратно в чашку.
— Или тем, что смотрю на твоё лицо.
— Сложно не желать рассмотреть каждую деталь, — она не сомневается, что Малфой в эту секунду усмехается.
— От ужаса. А потом выжечь их из памяти навечно.
— Грейнджер, ты так часто на меня пялишься, что уже могла бы написать мой портрет по памяти с закрытыми глазами, — Малфой ухмыляется, и она поднимает голову — он расстёгивает плащ. Едва только Драко переводит на неё взгляд, она закатывает глаза.
— Я могу сказать о тебе то же самое, Малфой.
Стряхивая плащ, он улыбается, потому что знает: обычно Гермиона называет его по фамилии, только когда злится.
— Надеюсь. Было бы проблемой, если бы я не знал, как именно выгляжу.
— Я не это имела в виду.
— Да ладно? — он прекрасно всё понимает.
— Засранец, — бормочет Гермиона, заходит в ванную комнату, зажигает свет и выливает воду в раковину. Иногда, когда она думает о темноте слишком много, та её пугает.
— Когда ты раздобыла маггловское пиво? — Малфой возвышается в дверном проёме, опёршись о косяк плечом, его плащ и футболка зажаты подмышкой. Снаружи дождливо и холодно, но дом помнит, что на дворе ещё лето, и сохранил дневное тепло.
То, что он стоит тут почти голый и насквозь мокрый, — нечестно. Его кожа блестит в жёлтом свете лампочки, струйки воды, стекающие с волос на плечи, очерчивают линии груди. Гермиона отмечает, как капля огибает его пупок, как низко на бёдрах сидят его промокшие брюки. Его соски сморщились от холода, а волосы совсем растрепались, пока он стягивал футболку.
— Это не моё, — откашлявшись, Гермиона снова поворачивается к раковине и смотрит, как уходит вода. Во всём доме беда с трубами, ванна в её комнате забилась всего через десять минут. — Здесь новобранцы. Они их притащили, когда начался дождь.
Они поставили бутылки под протечки в гостиной, приспособили все ёмкости, которые только смогли обнаружить. Дом в ужасном состоянии. Гермиона не помнит, бывала ли она здесь раньше, но даже если и да, вряд ли всё было таким запущенным. Когда несколько часов спустя после её прихода дождь возобновился, она решила, что потолок вот-вот рухнет. На нём было не меньше сорока протечек. А учитывая сильные порывы ветра и заглушающий всё шум дождя, она с волнением поглядывала наверх каждые несколько минут.
Всё промокло, стены покрывают пятна плесени, перемежающиеся длинными потёками, сколами краски и отошедшими обоями. Половицы протестующе скрипят при каждом шаге, а некоторые доски либо пружинят, либо насквозь прогнили. Повсюду чувствуется запах гнили и подвала, воздух влажный и тяжёлый. Теперь Гермиона понимает, почему в штабе, едва узнав, куда она направляется, Гарри пихнул ей в руки несколько банкнот и список покупок.
— Подозреваю, стиральной машинки и сушилки здесь нет?
— Я не нашла. Но и в подвал не ходила, — она вскидывает глаза к потолку, затем опускает их на пол, и, похоже, Малфой понимает суть её страхов и начинает смеяться.
Он в хорошем настроении. А она заметила это только сейчас. Её день мог бы быть и получше: спор с продавцом по поводу подходящей краски, оглушение маггла прямо посреди улицы из-за уверенности в том, что он — Пожиратель, прогулка под дождём, раздражающие подвыпившие ребята с коробящими её песнями и игрой на гитаре, так теперь ещё и ночёвка в доме, грозящем развалиться, если они будут слишком много шевелиться. Плохой день. Не худший: он так не похож на её худшие дни, что Гермионе даже кажется глупым считать его плохим. Но уж точно не лучший, и она не понимает, что такого произошло с Малфоем. Она хочет знать, почему он улыбается и ей ли предназначена эта улыбка. Тот ли она человек, с которым Драко желает делиться своей радостью.
И всё же он в хорошем настроении. Полуголый, мокрый и смеющийся, и кто знает, вдруг её день выйдет не таким уж и плохим. Капля скользит по его ключице, ямке у основания горла, животу. Ещё несколько ползут по его левому соску, впадине на груди, путаются в волосах у пупка и пропадают в поясе брюк. Но трогает Гермиона именно ту, что спускается по спинке его носа, — она чувствует влагу подушечкой пальца, ведя ею до самого кончика.
Гермиона смотрит, как он улыбается: левый уголок его губ чуть выше правого, и это всё — для неё. Только для неё. Гермиона скользит пальцем ниже, касается его рта, и улыбка Малфоя исчезает. Она проводит по подбородку, по горлу, и кадык дёргается, когда Драко сглатывает.
— Знаешь, я посмотрел тот канал, — его голос звучит так низко и тихо, что она на мгновение отвлекается от смысла слов.
— Какой канал? — Гермиона слишком увлечена своим исследованием, чтобы удивляться, почему Малфой не трогает её в ответ.
— Музыкальный. Для танцев.
Она усмехается, прокладывая дорожку к его левому соску.
— И что ты об этом думаешь?
Он молчит, пока Гермиона кружит пальцами по нежной коже, потирает её. Неужели они опять играют в ту игру, в которой ей надо заставить его потерять терпение? Едва ли это честно, ведь ей ещё только предстоит спровоцировать его проделать нечто подобное с ней. Эта идея Гермионе очень нравится, но она уже коснулась его и не собирается останавливаться. Потом как-нибудь.