— Дра… — Гермиона осекается, когда Малфой полностью от неё отстраняется. В темноте она слышит хмыканье, причмокивание и шлепок.
Что-то звенит прямо перед ней, а потом раздаётся плеск воды. Драко ругается, капли бьются в бок банки, добавляя новый звук в окружающую их симфонию. Молния вспыхивает так близко — наверное, прямо за окном, — и на секунду комната озаряется светом. Гермиона видит, что Малфой стоит на коленях между её ног, глядя вполоборота на перевёрнутую жестянку. Его лицо раскраснелось, губы влажно блестят, а член такой твёрдый и налившийся, что это наверняка доставляет неприятные ощущения. Драко поворачивается, чтобы взглянуть на Гермиону, но их уже снова окутывает ночная чернота.
Она решает пошевелиться, придя к выводу, что с неё уже хватит, но как раз в это самое мгновение Малфой сам подаётся ей навстречу. Кажется, в грудь врезается его плечо, Гермиона с ворчанием пытается ухватиться за Драко. Малфой головой ударяется о её челюсть так, что зубы клацают, и она слишком уж громко фыркает от боли.
— Именно поэтому ты должна была оставаться там, где тебе было сказано лежать, — тянет Драко, его хриплый и в то же время тягучий голос будто бы окутывает её. — Ты в порядке?
— Я делаю то, что мне нравится. И… — она замолкает, едва его пальцы стискивают её бедро.
— Значит, всё в норме, — бормочет он, его нос касается её щеки, челюсти, останавливается возле шеи. Он что-то шепчет в перерывах между поцелуями, и она может разобрать отдельные слова, вроде «покажу», «увидишь», «сделаю», «умолять» и «так чертовски хорошо».
Она проводит ногтями по его спине, обхватывает его лицо и наконец-то прижимается губами к его губам. Он отвечает ей тем же, толкая их обоих вперёд так, что Гермиона снова ложится спиной на пол. Она проникает языком в его рот, проводит им по зубам, по гладкому нёбу — исследует его так же, как до этого делал сам Малфой. Драко стонет и трётся об неё пахом. Ей нравится, когда он так прижимается к ней, под его весом труднее дышать, но ей плевать. Ей тяжело и жарко, но сейчас она ощущает его полнее.
Молния опять раскалывает небо, но Гермиона, к сожалению, слишком поздно раскрывает глаза. К тому же Малфой снова от неё отодвигается. Он поднимается, и всё, что теперь может чувствовать Гермиона, — его колено у её ноги, но вдруг её бедра касаются влажные пальцы. Она дёргается от холода, Драко отводит руку, но уже в следующую секунду его мокрые и холодные ладони оказываются на её груди. Она извивается под этими прикосновениями и, едва всё прекращается, рвано выдыхает.
Она не сомневается, что Малфой вернётся, но всё же вздрагивает, когда его стылые пальцы обхватывают её ноги, а ледяные губы припадают к её промежности. Его язык такой же холодный, он ласкает её до тех пор, пока она не превращается в мешанину из обрывочных слов и дрожащих конечностей.
— Так чертовски жарко, — выдыхает Драко, и на живот Гермионе льётся вода. Она втягивает в лёгкие воздух, чувствуя, как сокращаются мышцы. А затем ощущает прикосновение языка.
Малфой лижет её, пока лужица на коже не исчезает, и тогда осторожно льёт воду ей на грудь. Ручейки огибают полушария — наверное, Драко целился в ложбинку между грудями — и стекают по её животу. В темноте он пытается найти каждую мокрую дорожку и почти покончил с этим, когда Гермиона понимает: с неё хватит.
— Драко, выпрямись, пожалуйста, — она едва узнаёт свой голос, откашливается, но и тогда звучит чересчур глухо.
— Что случилось?
— Я лишь прошу тебя на секунду выпрямиться.
Он молчит и не двигается в течение четырёх ударов её сердца, но наконец подчиняется — она чувствует, как сильно он напряжён. Гермиона поднимается на трясущихся ногах, встаёт на колени, и те пару секунд дрожат. Протягивает руку, касается его груди — Малфой пытается поймать её запястье.
— Грейнд… — она обрывает его, толкая обеими руками.
— Клянусь, Драко, — произносит она. Откинувшись на пол, он удивлённо ворчит, снова слышится дребезжание жестянки.
Гермиона клянется, ведь существует столько всего, что она бы желала с ним сделать. Она хочет дразнить Драко руками и губами до тех пор, пока он не начнёт её умолять, но в эту самую секунду у неё не хватит на это терпения. Ему нравится подводить её к самому краю, нравится заставлять терять контроль над собой — Малфой сам ей об этом говорил. Он разжёг в ней такой пожар, что все мысли отошли на задний план, уступили место потребности, и пусть потом ей станет за это неловко. Потом, когда его здесь не будет, и она не будет так сильно в нём нуждаться.
Возможно, всё дело в темноте. Есть что-то особенное в том, что люди не могут видеть твоего лица. Что-то, пробуждающее в человеке зверя или воскрешающее воспоминания о тех временах, когда все мы были животными. Её друзья делились в темноте своими секретами. И она рассказала о своей тайне. «Я ведьма, — сказала она. — Я могу творить магию». Они все тогда рассмеялись. Сосед попытался поцеловать её в темноте, на камне во дворе за домом, и тогда рассмеялась именно она. Она спасалась во мраке бегством, убивала и кричала от одиночества. И складывалось ощущение, будто бы ночь в состоянии отвоевать эти моменты у утра.
Может быть, и при свете Гермиона поступила бы точно так же, но сейчас это неважно: она слишком сосредоточена, чтобы испытывать хоть какое-то смущение.
— Клянусь, — стонет он и вскидывает бёдра, едва только она его обхватывает.
Гермиона вытягивается на нём, устраиваясь поудобнее. Она подумывает сказать что-то остроумное, сексуальное — что-то подходящее моменту, но теряется. Насколько ей известно, она никогда не делала ничего сексуального, и… Гермиона вглядывается в темноту, когда Драко начинает приподниматься, помогает ему сесть и опускается на него, едва почувствовав касание его ладоней.
Они оба стонут, и Гермиона таращится в потолок, вознося хвалы богам — что не совсем уместно сейчас, но она уверена: Бог и так знает, что, когда дело касается Драко, её поведение не всегда адекватно, так что, наверное, всё в порядке. Малфой утыкается лбом ей в плечо, обвивает руку вокруг её талии и шепчет проклятия, когда она начинает двигаться. Гермиона всегда забывает, как же фантастически хорошо чувствует себя с ним. Он наполняет её. Здесь, здесь и вот здесь. Наполняет и запускает, словно шарик, в небеса, охваченную этими прекрасными и пошлыми приятностями.
Она крепко сжимает губы, сообразив, что бессмысленной мантрой повторяет слово «шарик». Драко не обращает на это внимания, а может, ему всё равно — он сам что-то произносит, едва слышное за звуками дождя и шлепками их тел.
«Прекрасно», — разбирает она среди стонов, проклятий, шипения и бормотания. Гермиона улыбается, в животе что-то ёкает, и она чувствует себя глупо. Глупо и наполненно. Да, прекрасно. Эти приятные, прекрасные, пошлые вещи, которые они творят вместе.
========== Тридцать восемь ==========
День: 1521; Время: 1
Гермиона открывает глаза — темнота. Рука Драко покоится на её груди, а его рот — на её горле. Спина болит так, что становится ясно — она проспала на жёстком полу час или два. Гроза за окном утихла, гром больше не грохочет беспрерывно, ветер не угрожает снести дом, а дождь мягко барабанит по крыше. Она позволила Драко в темноте тщательно исследовать своё тело, которое он, кажется, знает так же хорошо, как и она — его.
Гермиона вытянулась подле него на досках, чувствуя себя странно. Ничего не видя, в полудрёме, под перестук капель, ощущая мягкость его касаний, она воспринимала происходящее сном. И думала о простых вещах: о мягкости его волос, шершавых ладонях, тёплых губах, половицах, темноте и спокойствии. Малфою не потребовалось много времени, чтобы разбудить её полностью, но странное спокойствие не исчезло. Интересно, можно ли назвать это удовлетворением? Нет никакой спешки, она уже там, куда так стремилась. Можно ли назвать это так?