— О, да ты серьёзно, Малфой, словно…
— Скажи! Признайся честно, что ты ни разу не представляла себя на их месте. Что ты не воображала, как бы они изменились, если бы совершили всё то, что сделала ты. Скажи, что ты никогда не жалела, что стала частью этой войны или что ты…
— Заткнись!
— Потому что я не собираюсь говорить тебе о правильных эмоциях, а делюсь тем, что я на самом деле испытываю? Потому что я прав? Ты…
Она фыркает:
— Это одно и…
— …я это чувствую. Поттер чувствует, чувствуют все, кто стал частью этой войны. И в этом нет ничего плохого, Грейнджер. Мы люди, никто не просит…
— Не важно, думала я об этом или нет! Это не меняет моей радости, что они не прошли через все эти ужасы. Или что я не горжусь тем, что сражалась на этой войне, несмотря на то, ради чего всё…
— Тогда просто…
— Ребята, пива?
Они оба поворачиваются на звук и видят замершего в дверном проёме Жабьена: половина его лица вымазана фиолетовой краской, а трава застряла во взлохмаченных тёмных волосах.
Глаза Гермионы расширяются, в горле холодеет, когда она пытается сделать вдох. Она шагает вперёд, взмахивая рукой, словно может стереть всё то, что сейчас было сказано.
— Это не то, что…
— Эй, я понял. То есть… ребята. Я понял. Я читаю некрологи. Читаю газеты и слушаю радио, и смотрю на вас троих. Я не хочу быть на вашем месте. Но мы бы с готовностью присоединились, если бы только могли. Понимаете? Вот и всё.
Жабьен ставит на пол две бутылки пива и, ничего больше не сказав, уходит. Драко чуть расслабляется, в своей обычной манере проходит мимо Гермионы и подтаскивает к двери сундук, захлопывая створку. Поднимает бутылки — те звякают, — открывает и одну протягивает Гермионе.
— Ну вот, теперь мы его обидели, — она решает, что лучше сказать «мы», вместо «ты».
— Моё сердце разбито.
— Сволочь, — бормочет она, хватая бутылку и делая глоток. Она бы отдала… ну, она мало что может отдать, но сейчас бы она с удовольствием выпила сливочного пива. А ещё лучше, бабушкиного горячего шоколада.
— Ты всегда так это говоришь, будто для тебя это новость.
Гермиона бормочет себе под нос что-то, мало похожее на слова, не сомневаясь, что Малфой углядит в этом нечто обидное. Она крутит бутылку в руках и смотрит, как краска стекает по стеклу холодными каплями. Теребит этикетку и переводит взгляд на Драко, который будто бы чего-то ждёт.
— Я не горжусь тем, что испытываю горечь.
— Ты к этому привыкнешь.
Она хмыкает.
— Утешил.
Малфой дёргает плечом и приподнимает бровь.
— Я имела в виду то, что сказала. Я не желаю им худшей доли. Я лишь хочу, чтобы у нас она была лучше. Иногда… да, иногда я желаю, чтобы никто из нас не участвовал в этой войне, потому что её вообще нет. А порой я очень хочу уйти. Но это глупая, мимолётная слабость. Обычно я хочу, чтобы войны просто не было, а если она всё-таки идёт, то хочу, чтобы у нас всё было лучше. Было… легче. Чтобы даже после стольких лет всё было так просто, что мы по-прежнему могли бы походить на… на них.
— Если бы тебе всё это нравилось, я бы заподозрил, что ты ещё более сумасшедшая, чем моя т… чем Пожиратель Смерти. Я говорю о психушке… — он осекается, услышав её тихое бормотание «психушка-пирушка-ватрушка». В нездоровых ассоциациях Гермиона винит долгое общение с Роном. — Ватр… Чокнутая. Ты хоть вышла из подросткового…
— Ой, да ладно! — глядя на него скептически, она делает в его сторону выпад кисточкой. — Сам хорош.
Драко моргает, а Гермиона, ухмыльнувшись, неспешно касается кистью его прижатых к щеке пальцев. Малфой отводит руку и смотрит на пятна краски. Гермиона успевает заметить только движение его плеч, и уже в следующую секунду жёсткий ворс проходится по её лицу. Уворачиваться поздно, но она всё равно отшатывается и, спотыкаясь, расплёскивает пиво.
Она фыркает и высовывает язык — краска попала даже в рот, а Малфой весело хохочет.
— Гахость! — кричит она с высунутым языком и сплёвывает в бутылку.
— Если ты не хотела пива, могла просто мне об этом сказать.
Гермиона сердито зыркает на него, ставит бутылку на пол и делает шаг вперёд. Малфой отбивает атаку, и рукоятки их кистей скрещиваются. Удар, блок, удар, блок, удар, блок. Мелкие брызги синей краски заляпывают его лицо и футболку, но он не перестаёт ухмыляться. Гермиона со свирепым видом придвигается ближе и наступает Драко на ногу, отражая выпад. Он ворчит, а она с улыбкой окрашивает его нос в синий цвет.
Гермиона не может сдержать рвущееся из горла хихиканье, и Малфой, пользуясь моментом, ловит её запястье. Она пытается вырваться, но рука Драко подбирается к кисточке и выдергивает её из кулака. Гермиона едва успевает удивиться, как Драко, с двумя кистями в обеих руках, победно хмыкает. Пискнув, она разворачивается, опрокидывает бутылку с пивом и бросается вперёд. Носки тут же промокают, и она поскальзывается на деревянном полу в попытке добраться до банки с краской.
Схватив за футболку, Малфой тянет Гермиону на себя, и носки предательски скользят по доскам. Выпустив ткань, он обнимает её рукой, а она изо всех сил рвётся к банке. Но ноги едут назад, и они оба едва не падают. Гермиона давится воздухом — Малфой ловит её за талию, а кисть упирается ей в рёбра. Он глухо и зловеще смеётся над её головой, толкает вперёд, и её лицо зависает над банкой с краской.
— Признай поражение, — требует он. Придурок. Можно подумать, у неё заняты руки.
— Никогда, — выдыхает она, погружает ладонь в краску и шлёпает ею, ориентируясь на звук его голоса. Попав по макушке его склонённой головы, Гермиона улыбается.
Она размазывает по нему краску, выставив одну руку перед собой, на случай, если Драко её отпустит, но он выпрямляется вместе с ней. Краем сознания она отмечает, что, разжав объятие, Малфой роняет кисти. Обойдя Гермиону, он толкает её в грудь, отбрасывая к стене. Она резко выдыхает и, похоже, скашивает глаза, прежде чем сфокусироваться на малфоевском лице. Драко хмурится, кожа его испещрена пятнами, нос полностью измазан в краске, а испачканные волосы торчат в разные стороны. Заметив блеск в его глазах, она крепче сжимает губы, но всё равно не может сдержать смех: хохот вырывается из груди так, что её плечи начинают трястись.
Лицо Драко смягчается, приобретая самодовольное выражение; он приходит в игривое расположение духа. Но чем именно грозит такой настрой, угадать никогда нельзя, так что Гермиона уже научилась осторожности. Он елозит ладонью по стене, а затем опускает эту пятерню Гермионе на лицо. Она чувствует на щеке его мокрые пальцы, и стоит ей, осознав происходящее, перестать смеяться, как он зловеще ухмыляется.
— Жулик! — стена до сих пор влажная, а значит, вся её прижатая спина испачкалась в краске. Гермиона буквально ощущает эту липкость и представляет, что волосы превратились в синий спутанный пук.
— Едва ли. Грейнджер, жуликами людей называют только жалкие неудачники.
— Только если те и в самом деле не жульничают, — Гермиона пытается пошевелиться, но Малфой наваливается на неё всем телом, и она возмущённо хмыкает.
— Невозможно жульничать, если в игре нет никаких правил, — он отцепляет её руки от своей груди, пресекая вялые попытки оттолкнуть его.
— Они просто не были озвучены, — упрямо возражает Гермиона, дёргаясь, когда Малфой прижимает её запястья к стене над их головами.
— Неужели? — его нос касается её челюсти, без сомнения пятная кожу краской, и сдвигается к уху.
— Да. Что бы Драко ни сделал, это автоматически не засчитывается, потому что побеждаю всегда я.
Он смеётся ей в шею, и она глупо улыбается, почувствовав, как вздрагивают его плечи.
— Не могу сказать, что удивлён, — бормочет Малфой, проходясь губами по её горлу. — У тебя всегда была извращённая логика.
— Ты придаёшь излишнее значение деталям, — за это он прикусывает её кожу, и в ответ на рваный выдох крепче прижимается бёдрами.
Гермиона толкает Малфоя подбородком в висок, и он приподнимает голову: его лицо совсем чумазое, и она может только догадываться, как выглядит сама. Она целует его в уголок рта и, едва он намеревается поцеловать её жарче, наклоняется и прижимается губами к его шее. Он тяжело выдыхает ей в волосы, пока Гермиона ласкает его кожу, тайком выписывая языком слово «жулик». Она начинает посасывать местечко между челюстью и мочкой уха, Драко подаётся к ней бёдрами и выпускает её руки.