— Думаю, именно поэтому мир никогда и не наступит. Даже после войны останутся те, кому захочется всё перекроить.
— Но когда будет достаточно мира, когда люди перестанут убивать друг друга за убеждения… Этого мне вполне хватит.
— Думаю… — шепчет Гермиона, скользя пальцами по шершавой коре и вглядываясь в проблески неба между деревьями, — думаю, это большее, чего мы можем добиться. И думаю, мне этого тоже хватит. Я буду счастлива. Если выйдет именно так.
Тонкс молчит, они делают пять хлюпающих шагов и вскидывают головы на звук птичьего крика.
— Недавно у Министерства собралась группа людей, протестующих против войны.
— Что? — Гермиона замирает, и её ботинки ещё глубже вязнут в грязи.
Сейчас вся земля такая. Грязь, липкая грязь, густая грязь, глубокая грязь — ещё больше грязи. Промокшие Гермиона и Тонкс покрыты ею полностью. Ветер продувает до костей, и они обе заболели. Сегодня холодно, погода начинает меняться, и Гермиона не может перестать думать о пневмонии.
— Есть те, кто верят, что мы могли бы договориться с… Волдемортом, обойтись без войны. Они начинают выступать, потому что считают: войну пора завершать.
Гермиона застряла между двух миров. Она тоже никогда не верила в войну, но уяснила: иногда просто нет другого выхода. При мысли о протестующих людях она разрывается между пониманием и гневом. Она не хочет никакой войны, но выбора нет ни у кого. Вот же они: сражаются за свои жизни, пока люди злятся, что это всё тянется так долго. Можно подумать, будь у них такая возможность, они бы не закончили это по щелчку пальцев ещё годы назад. Что же получается: жизни её друзей, принесённые в жертву на этой войне, не что иное, как трагическая ошибка из-за неспособности договориться с величайшим Тёмным Волшебником? Речь никогда не шла о выборе или мнимой жертве. Всё дело в ценности жизни, правах человека и мире, который может быть настолько прекрасен, насколько он сам того пожелает.
Они никогда не поймут. Никогда не поймут, что было увидено, сделано или прочувствовано в водовороте войны. Как ты, раненый, стоишь и трясёшься от страха в эпицентре сражения, как крики воспламеняют твою кровь, и единственный способ выжить — выполнение жестоких «должен», даже если кажется, что ты на такое не способен. Они не представляют, что такое жизнь в условиях войны, не имеют понятия о последствиях, приводящих к смерти. Но Гермиона знает: они пытаются это постичь и именно поэтому хотят положить войне конец.
Она понимает желание вернуть свою семью или взглянуть в глаза чудовищу, забравшему жизни близких, и изгнать его навсегда. Она понимает отчаянное желание избежать большего количества смертей и избавиться от страха. Понимает стремление мечтающих, чтобы мир умылся и возродился. С момента Кладбищенской битвы, захваченная всеми теми противоречивыми эмоциями, Гермиона чувствует стремительную пульсацию своего существования. Стараясь внушить себе мысль о том, что война может затянуться ещё на четыре года, каждый раз, проснувшись, она спрашивает себя: это сегодня? Это случится сегодня? Надежда отвратительна, Гермиона безумно её ненавидит, в то время как только она помогает ей цепляться за жизнь. И она не может винить других за эти попытки, пусть и знает, что они ни к чему не приведут.
День: 1532; Время: 5
За прошедшие пять дней она спала не больше двух часов подряд. Просто удивительно: будучи измождённым, ты можешь заснуть где угодно. Несмотря на постоянную настороженность, Гермиона забывает обо всём, едва лишь наступает её очередь отдыхать. Может быть, дело в степени усталости, её веры в Тонкс или в том, что с момента их появления здесь ничего так и не произошло.
Она приваливается к дереву, кора царапает спину. Бёдра утопают в грязи, ботинки взбивают жижу, словно одеяло. Прислонившись затылком к стволу, она пару секунд наблюдает, как Тонкс оглядывается по сторонам, и погружается в тёмный сон без сновидений.
День: 1532; Время: 10
Колени Тонкс впиваются в бёдра Гермионы, а пальцы прижимают её руки к земле с такой силой, какую сложно заподозрить в этой девушке. Гермиону поначалу била дрожь, как и сотни раз до этого за последние несколько дней, но потом её начало бесконтрольно трясти. Она свалилась на землю, удивившись происходящему так же, как и в первый раз.
При виде отчаянного выражения, исказившего черты Тонкс, она закрывает глаза, пытаясь утихомирить эту незнакомую часть своей сущности, и чувствует влагу в уголках глаз.
— Кру… Кру…
— Почему ты мне не сказала? — рявкает Тонкс, прижимаясь лбом ко лбу Гермионы и кладя голову подруги на землю. В шею больно впивается камень.
— Я… Я… Надеюсь…
— Ш-ш… Ш-ш… Всё хорошо, Гермиона. Успокойся. Тогда это пройдёт быстрее.
Слёзы застилают глаза, и пусть ресницы намокают, в этот раз капли не стекают по её щекам.
День: 1532; Время: 16
— Мне по-прежнему не верится, что они не сказали нам, что мы вообще тут делаем, — Гермиона хмурится, глядя то на сумку на коленях, то на свою грязную руку, и хватает яблоко.
Тонкс вытаскивает ещё несколько крекеров, закрывает молнию и так же тоскливо, как и Гермиона, смотрит на тающие припасы.
— Ты же знаешь: чем меньше людей осведомлено, тем лучше.
— Да, но когда дело доходит до операций, обычно я не настолько плохо информирована.
— Обычно, — Тонкс замолкает и делает глоток из фляги, наполнившейся за ночь дождевой водой, — чем важнее происходящее, тем меньше подробностей мы знаем. Единственное, что нам надо было знать, это то, что нам сообщили. Как и в случае с любой операцией. Они никогда не сообщают деталей больше, чем требуется. Мы следим, чтобы не случилось ничего странного или не появился чужак, если монета нагревается — снимаем барьеры. Вот и всё.
— Ну, по крайней мере, я в курсе, защищаем мы или нападаем.
Тонкс улыбается, поднимается на ноги и протягивает Гермионе руку. Той помощь не нужна, но она всё равно её принимает.
— Да какая разница. Просто уничтожим какую-нибудь очередную дрянь.
— Мне кажется, мы так себя уничтожим, — Гермиона почти не сомневается, что не сможет до конца промыть свои волосы. На разные части её тела налипла как минимум дюжина слоёв грязи. Прошедший ночью ливень хорошенько их сполоснул, но они с Тонкс по-прежнему чумазые, а пару часов спустя всё вернётся на круги своя.
Какая ирония, иногда думает Гермиона, засыпая в грязи. Какая ирония: пачкая руки в грязи и крови, она приподнимает труп, чтобы отыскать маску. Какая ирония.
— Гермиона, ты должна сказать Рем…
— Не могу, — она знала: повторение неизбежно. Но надеялась, что подобного не произойдёт, ведь это ещё не конец. Ни для неё, ни для кого другого.
— Ты должна. Если у тебя случится… такой эпизод во время операции.
— Артур по-прежнему…
— Это другое.
— Почему? — Гермиона говорит совсем как обиженный ребёнок и стискивает кулаки.
— Потому что он знает о своём состоянии, так же как и все те, кто постр…
— Я не уйду с войны, Тонкс, — шепчет она, но в голосе её слышится сталь, а не мольба. Она не может уйти. Война огромна, но есть то, что может сделать только Гермиона.
— Тебе надо пройти осмотр. Командование обсудит результаты, и если ты способна принимать участие в операциях, тебя внесут в список. Командиры могут тебя выбрать, а могут и не включить в состав, но твоё состояние должно быть отм…
— Это случилось только дважды.
— И может повториться когда угодно. Ты можешь погибнуть. Члены твоей команды могут…
— Я могу в ту же секунду перенестись при помощи портключа…
— Через минуту, минимум. Содрогаясь в конвульсиях во время сражения, тебе нужно будет успокоиться, сунуть руку в карман и воспользоваться ключом. Гермиона, счёт идёт на секунды. Минута? Это…
— Мой выбор. Я знаю, что если члены команды не осведомлены…
— Их реакция может быть…
— Я не хочу пройти осмотр и узнать, что не подхожу для операций, в то время как я прекрасно…
— Тогда результаты осмотра это подтвер…
— Тонкс, — обрывает её Гермиона, и в этот раз у неё не получается избежать просительного тона. — Пожалуйста. Пожалуйста, ты не можешь так поступить со мной. Ты не можешь сказать им…