Стена, потом коридор и лестница, а теперь подземелье. Её мозг отчаянно старается собрать все кусочки вместе, как-то сопоставив их с пробелами в памяти. Будто смотришь кино, а диск повреждён: сцены пропускаются, пока смысл происходящего не ускользает совсем. Руки онемели, ладони покалывает, Гермиона настолько сбита с толку, что голова начинает гудеть. Боль в теле не такая острая по сравнению с той, что Гермиона испытывала, будучи последний раз в сознании, но больно везде.
Тёмная фигура в капюшоне прислонилась к дальней стене. Маска сверкает так же ярко, как и зубы, оскалившиеся под ней. Им явно не удалось сбежать. Вся операция полетела к чёрту. «Это уже третий раз», — думает она. Третий раз, когда её берут в плен. Очевидно, запасы удачи истощились. Гермионе остаётся надеяться лишь на то, что в Ордене поймут, что они отсутствуют слишком долго, и отправят на подмогу людей.
А пока… на честном слове и на одном крыле, как говаривала её мама. Вот только Гермиона уверена, что у них нет крыльев, и слов, пожалуй, тоже не осталось.
— Две грязнокровки и один предатель крови, — самодовольно тянет из тени Пожиратель Смерти.
Она косится вправо и с лёгким удивлением замечает прикованную возле неё девушку. Гермиона понятия не имеет, кто она такая, но всё её лицо покрыто кровоточащими порезами. Пленница беззвучно плачет, уронив подбородок на грудь.
Гермиона поворачивает голову на звук доносящегося слева рваного дыхания, и её пронзают одновременно ненависть и облегчение, — исчезающее секунду спустя, когда невольные реакции сменяются осознанием, — и теперь она ещё больше испугана, чем если бы оказалась тут одна.
Голова Малфоя повисла, потемневшие от пота светлые пряди закрывают лицо. Его раны кровоточат, но судя по потёкам засохшей крови, это открылись старые порезы. Малфой дышит рвано, в его груди что-то хлюпает и клокочет, а дрожь его тела перемежается приступами конвульсий. Гермиона знает, какое именно заклятие вызывает такой эффект. Сколько же Драко кричал, пока её не привёл в чувство удар кулаком по лицу.
— Дра… — хрипло начинает она, и он трясёт головой.
— Неужели вам мало двух дней пыток? — всхлипывает девушка.
Гермиона резко поворачивает к ней голову, морщась от этого движения. Два дня? Два дня? Эта женщина была частью команды? Они здесь уже два дня? Где же Орден?
— Ай-яй. Почему бы и нет, грязнокровка, если мы выгадали себе три. Просто поразительно, как хрупки некоторые из вас. Всего полчаса боли, и он говорил, говорил и говорил. Много труда не потребовалось, чтобы активировать монету и уведомить о завершении операции. Сообщить, что вам понадобится три дня на заполнение отчётов — только тогда они начнут волноваться, если он не объявится. Так что у нас с вами ещё есть время, верно? — Пожиратель Смерти едва не мурлычет, улыбаясь и стискивая в ненормальном предвкушении затянутые в перчатки руки.
У командиров всегда две монеты. Одна та, что есть у всех, — для вызова подмоги. А вторая связывает их с Люпином, МакГонагалл и руководством в Министерстве. С её помощью посылается уведомление о завершении операции, и после этого у командиров есть три дня на то, чтобы появиться в штаб-квартире или Министерстве и подать отчёты. У них никогда не было проблем с этой схемой работы, но Пожиратели Смерти ни разу до этого не ловили всю группу и не были настолько наглыми, чтобы держать пленников там, где и схватили.
Боже, они чудовищно облажались и наверное, теперь из-за этого умрут. Гермиона пытается понять, что с ней происходило в течение этих двух дней, ведь она помнит всего минут десять. Похоже, они что-то сделали с её рассудком. Или она пребывала во сне. Или же ей удалили часть воспоминаний, хотя она понятия не имеет зачем. Она дезориентирована, и часть мозга пытается убедить её в том, что происходящее нереально. Оно просто не может быть правдой. Гермиона знает, что именно так думает всякий раз, оказавшись в подобной ситуации, но пожалуйста, Господи, это не может оказаться правдой.
Она не знает, как Пожиратели узнали о монетах. Не представляет, как одну из них активировали и вызвали подмогу. Как и сказал Драко — они засветились. В их рядах есть предатель, и единственное, в чём Гермиона уверена, — это не Гарри. И Гарри, руководитель этой операции, явно не выдавал информацию — по крайней мере, корректную — что бы с ним там ни делали эти полчаса.
— Ты врёшь, — это срывается с её языка прежде, чем она отдаёт себе отчёт в происходящем: гнев динамитом разносит её страх и усталость.
Драко шипит сбоку, а в следующую секунду что-то вдавливает Гермиону в стену так, что голова с треском врезается в кладку, а ноги царапают пол. Волна разрывающей боли растекается от плеч по телу, от удара воздух вылетает из лёгких, с трудом вздохнув, Гермиона коротко вскрикивает. Невидимая сила сжимает её горло, девушка слева перестаёт плакать, и слышится тяжёлое бряцанье цепей Драко. Оно сопровождается лязгом её собственных — она пытается дотянуться до горла, сдирая металлом кожу с запястий. Кровь толчками пульсирует в черепной коробке и под кожей лица, Гермиона совсем не может дышать.
Она упирается ногами в стену, хватается за цепи и подтягивается, приподнимаясь. Прижимает подошвы к кладке и старается вскарабкаться наверх, используя эту хлипкую опору и оставшуюся в руках силу. Перед глазами расползаются чёрные нити, словно паук плетёт паутину. Ноги скользят по влажным камням, она делает ещё одну попытку толкнуться вверх, будто, подтянувшись, сможет добраться до кислорода.
Она слышит крики, сначала Малфоя, а потом и той девушки, но они звучат в отдалении, являясь сейчас для неё чем-то вторичным. Смех носится по темнице эхом, но вот хохот превращается в гневно гремящий голос. Сила пережимает трахею крепче, жестоко перекрывая малейшие возможности для продолжения жизни. Гермиона не боится. Наоборот, она безрассудна в своей ярости, её трясёт от бешенства. Она слишком устала бояться. Если война заберёт её прямо здесь и сейчас, с помощью этого труса, который только и может, что пользоваться её беззащитностью, она не будет бояться. Не доставит ему такого удовольствия. Гермиона слишком зла на него, на жизнь, на себя, чтобы поддаться этой болезненной удушающей панике.
Она с трудом моргает, стараясь сфокусироваться, словно хочет, чтобы тело выжало кислород из крови. Боль в лёгких оборачивается настоящим огнём, инстинкты отчаянно вопят: вздохни или умри, и… и всё заканчивается.
Гермиона делает резкий вдох, кашляя и давясь, её ноги отлепляются от стены. Ещё один вдох, ещё один, ещё: кислород так сладок, но его по-прежнему слишком мало. Снова, снова и снова, пока Гермиону не начинает вести от его переизбытка сильнее, чем от недостатка.
Горячие злые слёзы стекают по щекам, она разжимает ладони и обвисает на цепях, дёргаясь так, что огонь охватывает всё тело. Гермиона встречается взглядом с маниакально блестящими глазами на другом конце комнаты, видит широкую улыбку, самодовольную позу.
— Врун, врун, врун, — беснуется она.
— Грейнджер!
Её обрывает Драко, в чьём голосе столько злости, что она не сразу его узнаёт.
— О, как же здорово будет сломать тебя, — ярость бурлит в Пожирателе; сделав три шага вперёд, он замирает.
— Тебе придётся сначала меня убить, — огрызается Гермиона. Сплевывает кровь и чувствует, как та стекает по подбородку.
— Мне? Думаю, я удостою этой чести кое-кого другого, — он поворачивается налево так, что его мантия вздымается. Гермиона чувствует холод в животе и давится воздухом, когда из темноты появляется новая фигура.
Но на неё смотрят глаза не Гарри, не его руки стискивают свёрнутый кнут, не его ноги несут его к ней. Это вовсе не Гарри. Блеск его глаз, бесстрастное выражение лица, присутствие здесь в подобных обстоятельствах говорят Гермионе всё, что требовалось знать.
— Чёрт, — выдыхает Драко, но она не может отвести глаза, чтобы посмотреть на него.