— Это так удивляет?
— А ты уже… — она осекается, заметив злые искры в его глазах.
— Едва ли я стал бы в этот раз спрашивать твоё разрешение, если бы проделывал подобное раньше.
О, боже. О, боже. Он что, хочет прямо сейчас залезть к ней в голову? Гермиона понимает, что Малфой собирается просмотреть её воспоминания об операции, но ведь ему придётся пробраться через множественные слои в её разуме. Слои, мысли, воспоминания и чувства. Он же может выяснить всё, что она о нём думает, что испытывает к нему. Внезапно всё то, о чём Гермиона столько себе врала, что игнорировала и пыталась отбросить, предстаёт перед ней суровым фактом.
Ты мне доверяешь?
Нет, Драко не планирует копаться в её мозгах и не будет стараться вложить в её голову какие-то идеи. Если бы он хотел, сделал бы это, не спрашивая позволения. Начать хотя бы с того, что он бы никогда не признался в этой своей способности. Совершенно очевидно, что он уважает неприкосновенность её рассудка, равно как ценит то, что Гермиона никогда не пыталась вскрыть замок его сундука. Пару лет назад она бы обвинила Малфоя в посягательстве, доложила бы о его талантах Грюму и никогда бы не посмотрела ему в глаза. Сейчас же… она просто знает, что он никогда так её не обижал.
Но без всяких сомнений в своём путешествии к воспоминаниям о той ночи Драко может кое-что выяснить. Не то, о чём она активно думает и что Малфой жаждет узнать, — а как раз то, чего она не помнит. Возможно, он захочет в этом разобраться, поискать, есть ли какие-то скрытые образы, которые она не может воссоздать в своём сознании.
Гермиона уже говорила, пусть и своеобразным способом, что кое-что к нему чувствует. «Я не фронтовая шлюха», — сказала она тогда, и Драко должен был понять, что имелось в виду. Но есть разница между почти ничего не значащими словами и эмоциями, которые он сможет пережить и которые очень даже значимы. Иногда они такие сильные. Сильные, захлёстывающие и пугающие.
Ты мне доверяешь?
Гермиона может отступить, как маленькая испуганная девочка, спрятаться за слабыми оправданиями и заставить Драко думать, что она ему совсем не доверяет. Или может набраться храбрости, продемонстрировать своё доверие и молиться богу, чтобы потом Малфой не сбежал. А ведь он очень даже может. Драко мог прийти к выводу, что её замечание о шлюхе означает лишь то, что она не желает, чтобы к ней относились подобным образом, раз она спит только с ним, или кое-что другое… кое-что. Другое, ха! Это…
— Неважно, Грейнджер, — говорит Малфой ледяным тоном. — Тебе нужно будет отправиться в Министерство, так…
— Нет, давай, — что?
— Тебе, очевидно, неуют…
— Драко, просто сделай это, — что? Она же ещё ничего не обдумала! Почему часть её разума игнорирует такую реальную угрозу? Почему она не может просто заткнуться?
Похоже, половине её мозга всё это надоело. Прятки, неуверенность, неизвестность, вопросы, боязнь хрупкости их отношений. Какая-то часть неё просто хочет, чтобы Малфой узнал. Часть её — храбрая часть — жаждет, чтобы он всё понял и чтобы Гермиона, наконец, покончила с неопределённостью. В конце концов, это всё равно случится. Драко всё выяснит и, может быть, уйдёт, а может, останется. Это неизбежно; но ей кажется: вероятность того, что он её бросит, несоизмеримо выше, и она не знает, сможет ли сейчас с этим справиться. Достаточно ли она сильна, чтобы открыться и потерять… это.
Она думает: пришло время быть взрослой. Решить проблему логически, но ничто, связанное с ними, никогда не подчинялось законам логики. Этот порыв может оказаться огромной ошибкой. Но Гермионе не впервые так ошибается.
Она вскидывает на него глаза, и он смотрит на неё в ответ. Сквозь нахлынувшую панику она себя спрашивает: неужели прямо в эту секунду он это делает? Но Малфой произносит заклинание, и Гермиона понимает: он давал ей время передумать. Его пальцы едва дотрагиваются до её щеки, и он со стоном отстраняется. Сердце Гермионы делает кульбит.
— Грейнджер, твоя голова сейчас взорвётся от паники.
— Ну, знаешь ли! Там ещё никто никогда не бывал, и мне немного страшно, кто бы это ни делал! — стукстукстук-стук, отбивает её сердце. И когда Гермиона решается сбежать, ладони Драко обхватывают её лицо.
Она невольно встречается с ним глазами и замирает от такого пристального внимания. Ну вот, он снова там. А она ничего не чувствует, не… видит, не знает, на что Драко смотрит. Дыхание перехватывает, её побег срывается, и она раскрывается перед ним. Всё, что он только хочет о ней узнать, находится прямо перед ним — иди и бери, а она даже никогда ничего не узнает.
Он сбежит. Столкнёт её с колен, может быть, грустно покачает головой и быстренько прекратит любое общение между ними, за исключением обсуждения вопросов Ордена. Она буквально видит… Его ладони скользят по её коже, пальцы путаются в волосах, а его горячее дыхание касается её губ. Он же может… слышать, знать всё то, о чём она думает в эту секунду. Возможно, он слышал её мысли. Вот эти. Эти. Его губы изгибаются, и Гермиона выдыхает, поскуливая.
— Расслабься, — бормочет он.
Ему легко говорить. Она ещё ни разу в жизни не была так уязвима, а он хочет, чтобы она расслабилась? Да как такое вообще возможно? Почему она на это согласилась? Чем иметь дело со всем с этим, было бы намного проще, если бы Малфой решил, что она ему не доверяет. Гермиона могла бы загладить своё недоверие. Но это? После такого нет возврата назад. Это… Господи, он же может слышать её мысли, надо прекратить думать. Гермиона напевает про себя колыбельную, и его большие пальцы поглаживают её скулы. Он, наверное, понял, что с ней сейчас происходит, потому что его губы снова и снова дёргаются.
Гермиона тянет руку, чтобы обвести его синяки, коснуться припухлостей.
— Я в порядке. Ты меня отвлекаешь.
— Прости, — бормочет она, краснея, и отчаянно старается перестать беспокоиться или чувствовать что-то ещё, связанное с ним. Она убирает с его глаз шелковистую прядь и опускает руку на его грудь, думая о красках и оттенках.
— Ты можешь моргать.
Она подчиняется, чувствуя себя глупо от того, что всё это время не мигала. Да она чувствует себя по-дурацки из-за всей этой идиотской ситуации, ей остаётся только надеяться… Гермиона прищуривает увлажнившиеся глаза, по-прежнему чувствуя сухость, и вспоминает Элвиса, Рай и Комнату в джунглях, чтобы сформировать мысль.
— Прекрати двигать глазами.
Забывшись, она слегка дёргается. Его лицо неуловимо меняется, и она невольно вглядывается в изменения. Похоже, не весь её мозг занят происходящим. Ей приходится довольствоваться его глазами, и пусть это очень милые глаза, те самые, в которые она слишком часто смотрит, ей нелегко так таращиться. Немного странно сидеть здесь и пялиться друг на друга в полной тишине. Взгляд Малфоя напряжённый, но несколько расфокусированный, ведь он смотрит в неё, а не на неё. Это волнительно… не говоря уж о том, что она слишком нервничает, чтобы усидеть на одном месте.
Он сводит брови вместе и секунду спустя после того, как она подавляет в себе желание разгладить эти морщинки, говорит:
— Через мгновение сможешь трогать меня, где только пожелаешь.
Она краснеет, стараясь утихомирить ту свою часть, которая загорается надеждой, что, похоже, Драко не наткнулся на нечто излишне… эмоциональное. Она не в состоянии сдержать ошеломляющее желание прикоснуться к нему. И его комментарий способствует отнюдь не мыслям о том, как она дотронется до его лба. Гермиона замечает, как Малфой прищуривается и ухмыляется, когда перед её внутренним взором проносится поток пикантных образов, который она не в силах остановить.
Она стонет от смущения, но захлёбывается воздухом, потому что в мозгу появляется… её собственное изображение. Она сама, нагая, спина выгнута, рот открыт в крике. Одна рука Драко обнимает её за талию, а вторая ласкает её грудь, пока они оба двигаются в едином ритме. Светлая прядь мешает обзору, но Гермиона понимает, что это эпизод из отеля, имевший место несколько месяцев назад, в ванной. Это воспоминание Драко, и его дыхание слышнее её собственного, он притягивает её к себе, и её лицо приближается.