Он хранит молчание в течение пяти ударов её сердца, и она задаётся вопросом: считает ли он, или уверен в том, что она что-то сделала. Если все они предполагают такое, что же она теперь за боец?
— Это не делает тебя предателем.
Тишина длится так долго, что звук металла, звякнувшего о камень, кажется взрывом. Гермиона вздрагивает и тянется за палочкой, которой её лишили несколько часов назад. Слышатся быстрые и тяжёлые шаги, её дыхание ускоряется, она невольно оглядывается в поисках оружия и путей отступлений.
Гермиона чувствует магию, когда в углу камеры появляется Гарри. Волосы его торчат дыбом, а рот превратился в тонкую линию. Госсам и второй аврор стоят за его спиной, в руке у Госсама зажат свиток, которым тот неритмично постукивает себя по бедру.
Гермиона на мгновение ловит взгляд его глаз, ярких и злых, Гарри быстро её осматривает.
— Освободите их.
Ей любопытно: неужели Гарри и вправду получил разрешение или это его собственная инициатива? Столкнувшись с несправедливостью, они обычно спешат. И Гермиона знает: в таком состоянии Гарри сначала действует, а вот думает гораздо позже.
— Мы не можем этого сделать, Пот…
— Освободите е…
— Малфой — окклюмент. Мы этого не знали, но Уолтер встретился с ним глазами в коридоре и уловил обрывки воспоминания прежде, чем Малфой прервал зрительный контакт. А позже, когда Малфой сидел в комнате для допросов, Уолтер не смог его найти. Было ещё много чего, что помнила Грейнджер и что забыл Малфой, — объясняет безымянный аврор, не глядя на Гермиону, и она быстро и густо краснеет.
Они это просто заметили или тщательно просмотрели? Они поэтому так долго копались в её мозгах? Никому, кроме Драко, не позволено было это видеть, и Гермионе кажется, будто она обнаружила дыру в стене, с той стороны которой собралась толпа. Она снова чувствует себя уязвимой и поруганной.
Драко от злости сжимает и разжимает челюсти, вена на его виске вздулась, и Гермиона знает: он злится на себя за эту ошибку. Она ценит то, что он пытался кое-что спрятать, но он должен был понимать, что они найдут эти воспоминания в её сознании — пусть у них и нет на это права. Этого недостаточно для обвинения, но доказывает, что Малфой может прятать свои мысли, и этого с лихвой хватит, чтобы те, кто его не знает, начали сомневаться.
— Я хочу поговорить с легилиментом, — откликается Гарри и обменивается взглядами с Драко. — Он отправится со мной.
Гермиона невольно прищуривается, но все избегают её взглядов. Сердце глухо бьётся в груди, она сжимает пальцы, потому что часть неё знает: всё слишком быстро, чтобы не сопоставить кусочки мозаики. Госсам разворачивает свиток, который держит, мрачно просматривает его содержимое. Медленно скручивает пергамент, косится на напарника и кивает головой в сторону камеры.
Гермиона подумывает встать, но, даже не успевает оторваться от матраса, как Драко хватает её за локоть и так быстро тащит к выходу, что она спотыкается. Неужели он думает, что она винит себя или считает, что заслуженно здесь находится? Других причин, почему он так раздражён или почему волочет её так, словно она не пойдёт сама, она не знает. Они следуют за Гарри по коридору, авроры негромко переговариваются за их спинами. Ладонь Драко сползает с её локтя. Они заходят в большую комнату, полную суетящихся людей, которые таращатся на них, едва они появляются в помещении, и щёки Гермионы снова заливает краска. Наверняка уже пошли слухи о предателе, и все сделали свои выводы, почему Гермиону только что выпустили из клетки. Она ощущает смущение, злость и ярится сильнее, почувствовав уколы жаркого стыда в животе. Драко шагает вперёд с нечитаемым выражением лица. Его пальцы холодные, а её ладонь липкая, но он не выпускает её руку.
========== Сорок четыре ==========
День: 1558; Время: 20
— Наконец-то тебя отпустили.
Смешок.
— Слишком беспокоилась обо мне, чтобы заснуть, да, Грейнджер?
— Тешь себя надеждой. Я обдумывала месть.
— М-м, — он явно впечатлён. — Поделишься?
— Так значит, время делиться?
Малфой знает её слишком хорошо. Он понимает, что она перешла черту игривости и пустых угроз, потому что сам Драко хранит молчание. Бряцает ремень, слышится шорох одежды, хотя Малфой ещё не лёг.
— Почему им потребовалось пять часов на то, чтобы тебя освободить? — и наверняка он догадывается, что на самом деле Гермиона имеет в виду: «О чём вы с Гарри мне не рассказываете?»
— Они потратили на это минут двадцать.
— О.
— Мы с Поттером решили выпить.
Глядя на прикроватную тумбочку, Гермиона моргает три раза подряд.
— Серьёзно?
Драко весело хмыкает, и матрас прогибается под его весом.
— Серьёзно. В другой части дома.
Она сердито смотрит на него.
— Ты пробыл здесь уже пять часов? — спрашивает она, но чувствует, что это звучит чересчур навязчиво — будто ей слишком необходимо его присутствие, и поэтому добавляет: — Это… — странно, — хорошо.
Малфой усмехается, и Гермиона размышляет о том, может ли он теперь читать её мысли, раз уже побывал у неё в голове. Потом задумывается: о чём же они разговаривали с Гарри, если всё, что их объединяет, это она, Гермиона, и война, а говорить о войне ни один из них не любит? О Боже. Она искренне надеется, что, войдя в роль старшего брата, Гарри не наговорил Малфою ничего такого.
— Я пока не определился: будучи пьяным, Поттер раздражает меньше или просто мне с ним проще общаться, когда я нетрезв.
Они провели вместе несколько часов. Такое случилось впервые? Или им просто надо было что-то обсудить, а затем они поговорили об операции, чтобы постараться потом выкинуть произошедшее из головы?
Сейчас Малфой не пытается от неё дистанцироваться. Интересно, дело в алкоголе? Гермиона ошибается? Драко просто не видит в этом необходимости?
— Ну, уверена, теперь, когда ты перестанешь доказывать, что ты лучше него, он…
— Я никогда не пытался доказать, что я лучше Поттера. Я и так всегда это знал. Любой, кто в этом сомневался, идиот. А значит, вообще не стоит моего внимания.
— А-а, так вот что ты говорил себе?
Она затылком чувствует его сердитый взгляд.
— Это то, что я знаю. Но не беспокойся, Грейнджер, я не держу на тебя зла за прошлое.
Гермиона комкает одеяло в руках и пялится на свои побелевшие костяшки.
— Ты так великодушен.
— Я в курсе. Ты не виновата в том, что у тебя имеются умственные проблемы, как бы сильно это ни раздражало что в пьяном, что в трезвом состоянии.
— Какая вонь.
Кровать подпрыгивает, и Малфой фыркает.
— Грейнджер, это твой худший комментарий. Видимо, со временем ты деградируешь. Не могу сказать, что удивлён.
— Придурок, я имею в виду, что от тебя действительно несёт. Алкоголем.
— Что ж, Грейнджер, давай поразмыслим… Я упомянул, что выпивал, пьян…
— Похоже, ты раздражаешь меня что в пьяном, что в трезвом состоянии.
— Может, если ты прекратишь стараться доказать своё превосходство… Что это сейчас было?
— Я сказала, что собираюсь сохранить свои воспоминания, чтобы, когда ты достанешь меня до смерти, тебя упекли за это в Азкабан.
— Это всё здорово, Грейнджер. Только, уверен, они смогут понять, что это была самозащита. Временное помрачение рассудка из-за переизбытка Гермионы Грейнджер. Покажи им пару воспоминаний, и сама увидишь, как быстро я выйду на свободу.
Она пристально вглядывается в противоположную стену, тихо ругаясь себе под нос и натягивая одеяло повыше. Может, ей стоить напомнить Малфою об этом попозже? Когда он будет целовать её, или смотреть так, словно хочет сожрать, или бросит на кровать. «О, нет, Малфой, — скажет она, — я не хочу, чтобы у тебя был переизбыток меня».
— Кстати, янтарь.
— Что? — при чём тут вообще янтарь?
— Цвет твоих глаз, когда ты возбуждена. Янтарь, — он бормочет что-то об этикетках на краске, убежище и коричневом цвете.
Она ложится навзничь и, упёршись взглядом в спину Драко, прислушивается к тому, как он развязывает шнурки. Гермиона пытается осмыслить сказанное, но её мозг сейчас просто не выдержит. А потом она вспоминает, как сама думала об этом, когда Малфой показал ей своё воспоминание.