Чтобы не рухнуть на подкашивающихся ногах и тем самым не ухудшить ситуацию, она хватается за его плечо. Гермиона думает, что её прикосновение заткнет Малфою рот, и хотя он действительно замолкает, но вопреки её ожиданиям разозлённым не выглядит. Он смотрит на неё с бесстрастным выражением, стоит спокойно и тихо, пока она не убирает ладонь.
День: 804; Время: 5
До неё доходят слухи, что Малфой и Тонкс были сильно ранены в одной заброшенной церкви в Глазго. Гермиона упрашивает Люпина разрешить ей оставить свой пост в этом жутком белом доме и переправиться на Гриммо. Тонкс идёт на поправку, хотя ей ещё несколько дней придётся залечивать переломы пальцев. Гермиона следует за Тонкс из гостиной в лазарет, и та ничего не говорит, когда замечает, что подруга несколько раз во время разговора бросает взгляды на койку Малфоя.
— Он сломал рёбра. Свалился с балки, по которой бежал, когда они его засекли. К тому же здорово порезался стёклами на полу.
— По крайней мере, не умер. Нам бы очень не хватало хорошего стратега.
Сказать по правде, дело не только в этом, ведь Гермиона понимает: наверное, смерть Малфоя взволновала бы её чуточку больше. Похоже, Тонкс об этом знает, потому что не отвечает, зато голос подаёт сам Малфой.
— Рад, что ты теперь столь высокого обо мне мнения.
Гермиона вздрагивает: она-то думала, он спит — создавалось именно такое впечатление.
— Это уже прогресс. Год назад она бы любовалась твоим трупом, — замечает Тонкс, Малфой фыркает, а Гермиона задаётся вопросом, делает ли её этот факт плохим человеком.
Он скользит рукой по телу, пробегая кончиками пальцев вдоль шрама, край которого выглядывает из-под рубашки.
— Лонгботтом подлатал меня просто фантастически.
— Именно так. Я им горжусь, — улыбается Тонкс, а Гермиона бросается на защиту друга.
— Он хотя бы тебя вылечил, — слова звучат резче, чем следовало бы, и на целую долгую секунду воцаряется тишина.
— Я знаю, — шепчет Малфой и убирает руку.
Гермиона переводит взгляд на Тонкс, и та ей подмигивает.
— Он не перестаёт жаловаться с тех самых пор, как очнулся вчера вечером.
— Если бы Драко Малфой прекратил жаловаться, — шепчет в ответ Гермиона, — думаю, от шока Земля бы остановила вращение.
— Мне он угрюмым больше нравился. Они начали пичкать его зельями, и он стал болтлив.
— Ничего, что я вас всё ещё слышу?
День: 811; Время: 6
Она привыкла к простым миссиям. Гермиона понимает это по тому, что сейчас не чувствует ног, а к голове прилило слишком много крови. Мир вокруг кренится и вертится, и она спотыкается. Огонь, бушуя, пожирает здание за её спиной. Ночь озаряется оранжевыми всполохами, мечутся тени, а пепел во рту у Гермионы затрудняет дыхание.
Раздаётся крик — хриплый и полный такого страха, что ей хочется плакать. Она различает Энтони Голдштейна — тонущую в грязи жёлтую фигуру. Его голова запрокинута: он видит Бога, смерть или что-то ещё, гораздо бо́льшее, чем то, что их здесь окружает. Гермиона быстро выхватывает палочку и направляет её на скалящегося за костяной маской Пожирателя Смерти. Её рука совершенно не дрожит.
— Авада Кедавра!
Ухмылка застывает — злобная и мёртвая, тело валится на колени и падает лицом вниз.
Гермиона не чувствует себя спасительницей — слишком давит осознание того, что она забрала чужую жизнь. И пусть не так уж сложно убить человека, оказывается, гораздо тяжелее, если об этом кто-то знает. Она думает, что теперь Энтони будет смотреть на неё по-другому, так же, как она сама когда-то смотрела на Малфоя, убившего Пожирателя Смерти. Или на Симуса. Невилла. Анджелину. На любого другого. В воздухе разлита смерть, которая накрывает их всех тенью.
Но Энтони не обращает на неё внимания — он трясётся от шока, и Гермиона находит этому объяснение, заметив рядом с упавшим врагом ещё одно тело. Чёрные локоны Падмы развеваются на ветру, полном дыма и пепла, и сердце Гермионы раньше мозга понимает, что произошло.
День: 811; Время: 12
Вваливаясь в дверной проём в поисках места, куда бы рухнуть, Гермиона не ожидает увидеть его стоящим в кухне рядом с Люпином. Но заметив Малфоя, она движется на инстинктах, забывая и о разлившейся по мышцам усталости, и о тупой тяжести за грудиной.
Наверное, она выглядит жутко, но Гермиона подумает об этом позже, когда уставится в ванной комнате на своё зеркальное отражение и увидит только чёрный пепел и глаза, до краёв полные горя. Гермиона бросается на Малфоя, но тот стоит, не шевелясь, и она пихает его рукой в грудь, отбрасывая на столешницу.
— Гермиона… — выдыхает и дёргается Люпин, но Малфой вскидывает ладонь, разжимая длинные пальцы, и останавливает его.
— Ублюдок! — кричит она и толкает его снова, снова и снова. Это не причиняет Малфою никакого вреда, и Гермиона стискивает кулаки, врезаясь костяшками в его тело. — Твою мать, я ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!
Он пытается перехватить её запястья, и она разжимает пальцы — бьёт его ладонью по рту, челюсти, щекам. Малфой сопротивляется, а Гермиона не видит, что делает, но знает: она лупит его по голове, обрушивает удары туда, куда только может дотянуться. Наконец он ловит её руки. И тогда она пускает в ход ноги. Резкий голос прерывается, но Гермиона не осознаёт, что кричит сквозь слёзы.
— Ты знал! Сволочь! Ты знал, что она не сможет справиться. Что она не могла… не могла быть там. Но тебе было насрать. Ты всё равно отправил её, ты, поганый кусок дерьма! — она визжит рвано и бессвязно, большая часть выкриков бессмысленна, но ей плевать.
Гермионе плевать, потому что под кожей пузырится гнев, и она взрывается. Это самая ужасная эмоция, которую она когда-либо испытывала, и она не сможет потом вспомнить ни единого раза, когда бы настолько теряла над собой контроль.
Малфой хватает Гермиону в охапку, разворачивает, и она понимает: её до хруста в позвоночнике прижимают к краю столешницы. Его бедра крепко фиксируют её стиснутые ноги, пальцы обхватывают запястья, прижимая к плечам. Гермиона впивается ногтями в его одежду, но этого мало, и тогда она рывком закрывает уши ладонями, и её собственный крик разрывает глотку.
Гермиона зажмуривается, лишь бы не видеть перед собой яростное выражение лица, капающую с губ кровь. Она убирает пальцы от головы, хватается за Малфоя, наклоняется так, что макушкой упирается прямо в основание его шеи, и, не стесняясь, всхлипывает в его пахнущую мылом рубашку. Раздирающая внутренности боль так велика, что кроме неё Гермиона больше ничего не чувствует, и всё, о чём она сейчас может думать, это Падма, а вместе с ней все остальные погибшие. И ещё о том, как безумно она скучает по Гарри, Рону, родителям и насколько сильно ненавидит свою жизнь.
Малфой немного расслабляется, и теперь Гермионе становится легче дышать, но она всё равно чувствует и его тело, и край стола. Он убирает её ладони со своих плеч и наклоняется ближе.
— Это был не я, — шепчет он.
Тут же появляются ещё одни руки, и секунду спустя она обхватывает Люпина за шею, а Малфой исчезает.
— Всё хорошо, хорошо, пойдём.
— Падма.
Римус тяжело выдыхает ей в макушку и, бормоча ругательства, выводит из кухни.
— Ты хочешь пойти в душ или лечь в постель?
— Мне плевать.
И она отправляется в кровать.
День: 814; Время: 17
Гермиона не выходит из своей комнаты в течение двух дней. Во-первых, дело в депрессии, а во-вторых, в стыде и унынии. Она не понимает, что с ней такое было, но это пугает и шокирует её почти так же, как Малфоя с Люпином. Гермиона не подозревала, что в её жилах бурлит столько эмоций, пока те не выплеснулись наружу.
Она напала на него. Что само по себе не так уж ужасно, учитывая то, что в прошлом он поступил так же, однако подобное поведение совсем не в её характере. К тому же это оказался не тот человек. Гермиона слишком быстро выдвинула обвинение и направила на Малфоя свой гнев. На того, кто, как она думала, составил план операции и отобрал людей.