Малфой объявился на площади Гриммо несколько часов назад. Те немногие кровати, что имелись в их лазарете, были заняты, и Гермионе было неловко предлагать ему устроиться на диване. Спальни Рона и Гарри пустовали, но ни в одну из них отправлять Малфоя не хотелось, так что она привела его в свою комнату. Конечно, он об этом не догадывался, иначе — Гермиона была уверена — проблем было бы не избежать.
Он дышит мелко и поверхностно, но воздух выдыхает резко, шевеля светлую челку, падающую ему на лоб и глаза. Зрачки под веками быстро подрагивают во сне, мышцы на руках и плечах напрягаются, будто Малфой старается закрыться от чего-то неведомого. На его коже отчётливо выделяются повязки, в неясном свете кажущиеся коричнево-красными, но Гермиона знает: при свете дня они станут ярко-алыми. Его короткие, с черной каймой ногти обломаны, пыль въелась в кожу на костяшках и пальцах. Суставы на правой кисти, опухшие и плохо выглядящие, чернеют в темноте. С Малфоя смыли бо́льшую часть грязи и крови, но на ноге осталась засохшая бурая полоса, и Гермиона ловит себя на том, что не отрывает от неё глаз. Смотрит, смотрит и смотрит.
День: 937; Время: 14
Малфой меняет положение, диван под его весом проминается, и ей приходится уцепиться за подлокотник, чтобы не свалиться на Драко. Он бессистемно переключает каналы, хотя отлично знает, как сильно это раздражает Гермиону, и крутит головой, будто просмотр телевизора доставляет ему сплошные неудобства.
— А ты знаешь, что с каждым годом солнце удаляется от нас всё дальше и дальше?
Он не выказывает никакой заинтересованности, зависнув на каком-то документальном фильме о мышах, и снова жмёт на кнопки.
— Благодарю за бесполезную информацию, Грейнджер.
— Тебе всё равно?
— А не должно быть?
— Но ведь однажды оно окажется слишком далеко, день навсегда останется тусклым, а лето в конце концов превратится в зиму. Мы все замёрзнем насмерть. Растения будут уничтожены, а вода…
— Почему ты говоришь «мы»? Это произойдёт через миллионы лет. Солнце в любом случае взорвётся. И суть в том, что нас здесь уже не будет. Так почему это должно меня волновать?
— Хорошо, но как же будущие поколения? Дети моих детей, мои потомки и твои.
— Они справятся, — он пожимает плечами и наклоняется, наблюдая за траекторией движения машины в какой-то рекламе.
— Но… — она замолкает, когда Малфой поворачивается.
— Почему тебя так заботит то, на что ты никак не можешь повлиять? Ты вечно забиваешь голову всякой ерундой, которую не в состоянии изменить, вместо того, чтобы сосредоточиться на своей собственной жизни или на проблемах, имеющих решение. Не заморачивайся.
Гермиона внимательно смотрит на него, а когда Малфой отворачивается, сверлит взглядом его профиль.
— Я стараюсь.
— О, да. Нисколько не сомневаюсь.
День: 948; Время: 1
К человеку с оранжевой повязкой на рукаве несутся два ярких луча: красный и фиолетовый. В солнечном свете волосы незнакомца кажутся рыжими, и на одну оглушающую секунду Гермиона не сомневается: это Рон, и сейчас он погибнет у неё на глазах. Она бросается вперёд, на ходу узнавая Симуса, но не сбавляет темп, потому что, возможно, у друга есть шанс выжить.
Её дёргают за руку, и от вспышки разрывающей обжигающей боли она кричит. Её куда-то тянут, и она чуть не падает на колени, но вдруг оказывается прижата к чему-то твёрдому, тёплому и непонятному. Гермиона видит что-то чёрное, затем замечает маску и начинает визжать прямо в ладонь, зажимающую ей рот.
Она узнаёт эти глаза — видела их миллион раз, — но не понимает, почему они виднеются в этих прорезях, и пытается вырваться.
— Ш-ш-ш! Ш-ш-ш, Грейнджер. Это я. Только я, прекрати, — он трясёт ее, и от этого боль в руке становится сильнее — Гермиона невольно стонет.
— Малфой?
— Да, — резко выдыхает он, и она так пристально в него всматривается, что даже не замечает, как он тащит её за ограду.
Кажется, будто окружающие предметы крутятся и качаются, и Гермиона не может сообразить, когда происходящее перестало быть сном, который она смотрела в своей постели, и обернулось реальностью. Сердце лихорадочно грохочет в груди, и она никак не может вздохнуть.
— Ты Пожиратель Смерти, — с трудом выговаривает она. Отталкивая, упирается в Малфоя, вязнет пальцами в его тяжелой мантии и чувствует, как его тело вздрагивает от её касания.
— Что? Ты… ты собираешься вырубиться? Возьми себя в руки!
Он встряхивает её, и мир вокруг начинает приобретать чёткость.
— Нет, я в норме… — Гермиона толкает его сильнее. — Что… Я… Когда… Как!
Её накрывает волна паники, нутро от горла до желудка леденеет от шока. Глаза горят, голова плывёт, и Гермиона просто не понимает.
— Ты… шпион? Шп…
— Что… — он обрывает себя, отпихивает её назад. Наклоняется, но Гермиона и так видит достаточно, чтобы понять, как Малфой зол и обижен (возможно, ему даже больно, хотя никогда прежде она не замечала за ним таких эмоций).
Заклинанием он увеличивает ещё одну мантию с капюшоном, маску и бросает это снаряжение Гермионе. Вещи легко, как песок, выскальзывают из её пальцев, обжигая кожу.
— Что происходит?
— Снимай мантию и повязку Ордена, переодевайся в пожирательскую хламиду. Сегодня вечером ты присоединишься к Ближнему кругу Тёмного Лорда.
— Что?
Малфой швыряет ей ярко-жёлтые шнурки.
— Перешнуруй ботинки.
— Малфой…
— Ну, что ещё непонятно? Люпин запросил подкрепление, и, прежде чем мы отбыли, Грюму пришла в голову эта идея…
— Тебе пришла, — шепчет Гермиона, отрываясь от шнурков, и Малфой встречает её взгляд, но тут же переводит глаза на свои разглаживающие мантию ладони.
— С этого момента мы все Пожиратели Смерти. Феникс — Грейнджер, сконцентрируйся, а то я помню, как хреново ты различаешь людей, — у Феникса жёлтые шнурки. Уяснила? Нет шнурков — значит, Пожиратель. Понятно?
— Я не могу… — она качает головой. — Не могу это надеть, Малфой.
— Грейнджер, ты считаешь, что тебе слишком многое не под силу, — ворчит он, хотя это правда лишь отчасти, и прикладывает к лицу Гермионы холодную маску.
Она ощущает его магию как нечто жаркое и ничем не замутнённое, и это чувство столь сильное, что она покрывается мурашками от шеи до лодыжек. Соски твердеют, живот скручивает судорогой, и Гермиона удивлённо выдыхает. Эти переживания пугают её, потому что никогда до этого — да ещё настолько быстро! — она ни на кого так не реагировала. Это всё магия, снова и снова повторяет Гермиона про себя.
Убирая ладонь, Малфой смотрит как-то иначе, и ей приходится отвести глаза, чтобы вернуть самообладание. Он молчит пару секунд, и когда наконец заговаривает, его голос звучит тихо и серьёзно.
— Всё просто. А теперь торопись. У нас не так уж много времени.
Она не сразу берёт себя в руки.
— Симус…
— В порядке. Словил Ступефай и Петрификус, чтобы прекратил палить Непростительными в Лонботтома и Томаса.
— Как мне понять, за кем следовать, если я могу ориентироваться только по шнуркам?
— Они решат, что Орден отступил, и примут нас за своих. Когда они соберутся полным составом, мы ударим.
Она замолкает, присаживается на корточки и вытаскивает чёрные шнурки из своих ботинок.
— Прости.
— За что?
— Я… я просто… имею в виду, ты был в…
Он переступает с ноги на ногу.
— Да неважно, Грейнджер. Просто поторопись.
— И тем не менее, — она поднимает голову, и Малфой смотрит на неё чуть дольше, чем следовало бы человеку, который очень спешит.
— Ладно.
День: 949; Время: 10
Она ловит на себе взгляд Тонкс, едва Малфой с бесстрастным выражением лица занимает единственное свободное место в гостиной, устраиваясь рядом. Гермиона смущённо ёрзает, и на мгновение её захлёстывает чувство вины, странное и пузырящееся где-то в горле. Тонкс, однако, абсолютно невозмутима, будто увиденное сейчас не самое странное, что, возможно, встретилось ей за день.