— И знаешь, для того, кто пытается исправить свои ошибки, ты всё ещё расист!
— Я расист?
— Да, именно ты, — Гермиона кивает, будто бы Малфой давно уже должен был уяснить этот факт.
Он так бьёт по столу, что тот подпрыгивает, впечатываясь в стену, — ножка задевает колено Гермионы.
— Я чёртов расист? Ты только что сравнила магию с мутацией, а расист — я? Грёбаная лицемерка!
— У тебя проблемы с самоконтролем!
— Ты только и делаешь, что судишь людей. Караулишь неосторожное слово или действие с таким же рвением, с каким поджидаешь свои идиотские катастрофы. Раскладываешь людей по полочкам, судишь их, передёргиваешь слова так, как это должно быть с твоей точки зрения вместо того, чтобы разобраться в сути вещей. Если кто-то не ведёт себя, как ты, не говорит, не думает, не дышит точно так же, то, ясное дело, он ниже тебя, верно? Устроился где-то там, у твоих удобных ботинок.
— Я сужу о людях, потому что знаю…
— Думаешь, что знаешь. Ты мнишь себя такой умной, словно во всём разобралась. Вышагиваешь так, будто этот мир что-то тебе должен, но вот в чём штука, Грейнджер, — раскрасневшись, Малфой наклоняется, сверлит её тяжелым взглядом: — Этот мир что-то задолжал каждому. Ты не единственная, кто чувствует себя обманутой, потому что все испытывают те же самые чувства. Начиная тобой, кончая мной, чёртовым Поттером и Волдемортом. И у тебя нет права осуждать их и продолжать гнуть своё…
— Ты ничего обо мне не знаешь! Распинаешься здесь, а ведь в то же самое время ты осуждаешь меня! Ты…
— Ну, и как ощущения? — в бешенстве рычит он.
Гермиона вскакивает, слишком разозлённая, чтобы сохранять неподвижность.
— Как себя чувствую я? Я грязнокровка, Малфой, помнишь? Ты грёбаный чистокровный, который всегда считал себя гораздо лучше меня, я же грязнокровка, которой тут не место. Помнишь? Чёрт побери, ты помнишь? — икая, кричит Гермиона, и ей кажется, что вот сейчас она взвоет от отчаяния и от много чего ещё.
Он выпрямляется, отшатываясь назад, словно Гермиона влепила ему пощёчину. Да, Малфой. Да, вспомни об этом, Мистер Вставший-На-Путь-Исправления, Мистер Я-И-Думать-Забыл-О-Своём-Идиотском-Валуне!
— Может, я и сужу о других потому, что знаю: они оценивают меня. Я уяснила это в тот день, когда встретила тебя. Это самозащита. То, как я себя защищаю, когда понимаю, чьё мнение не стоит моих переживаний. И ты не можешь лишить меня этого, Малфой. Не можешь вынудить меня от этого отказаться, потому что, прежде всего, ты стал тому причиной.
— Бедная, бедная Гермиона, — шепчет он. — Бедняжка Гермиона Грейнджер, у неё было плохое детство и злые мальчишки в классе.
— Не смей принижать, что…
— Ладно, хочешь перетрясти всё это дерьмо? Ты этого жаждешь? — Малфой впечатывает ладонь в столешницу с такой силой, что Гермиона вздрагивает. — Всё, что я знал, это что тебя нужно ненавидеть — именно так меня воспитали. И не было никаких других вариантов, ведь я и понятия не имел об их существовании. И ты тоже начала ненавидеть меня. Я действовал согласно своей ненависти, так же как ты — согласно своей.
— Я никак не обижала тебя лично, пока ты сам не оскорбил меня, не начал пытаться вредить мне и моим друзьям, — кричит она. — Я не сделала ничего такого.
— А тебе и не надо было! У меня были свои представления, вот тут, в голове. Факты, уроки. Ваш вид наступал, приносил болезни и позор, не принадлежал моему миру, отнимал его у меня. Вселенная этих людей была на другом полюсе от нашей. Они представлялись глупее, уродливее, грязнее, и надо было что-то делать, чтобы вернуть спокойствие в наши дома. Кажется, нечто подобное я слышал от Грюма в прошлом месяце.
— Но я всё равно не делала…
— В то время мне казалось: одно твоё присутствие является оскорблением. Меня учили ненавидеть тебя, ведь тебе тут не было места. Но даже тогда у меня не было причин думать о геноциде магглов. Я лишь хотел избавиться от тех, кто маячит перед глазами, отбирает то, что моё по праву. И я ненавидел тебя. Твою ж мать, как сильно я тебя ненавидел.
— И…
— Но с каким бы презрением я к тебе ни относился, ты платила мне той же монетой. Возможно, расисткой ты не была, но ненавидела меня не меньше.
— За твои личностные качества, а не за то, кто ты. Ты ненавидел меня за то, что я не могла изменить!
— Так и ты за то же! В чём здесь разница?
— Разница огромна!
— Например?
— Не питай ты этой ненависти ко мне, я бы себя так не вела! Я была вынуждена, хотя бы просто, чтобы защититься!
— Я тоже!
— Нет, неправда!
— Не говори так! Ты не жила моей жизнью, Грейнджер. И это опять твоя проблема. Осуждаешь, даже не удосужившись изучить обратную сторону вопроса.
— Я смотрю на мир с чужой точки зрения, когда люди этого заслуживают.
— То есть, когда считаешь их достойными?
— Да, ко…
— Вот видишь, снова. Снова! Но я не смотрел на мир с твоей колокольни лишь до тех пор, пока не разразилась катастрофа, а ты так этого и не соизволила.
— Потому что Пожиратели Смерти продемонстрировали, будто достойны этого? Ха! Они…
— Потому что это продемонстрировал я! — орёт он.
Тишина. Гермиона понимает, что они оба, красные от крика, тяжело дышат всего в шаге друг от друга. Она смотрит на Малфоя, от удивления позабыв о злости, но он всё ещё полон ярости. Жилы на его шее вздулись, глаза горят, пальцы то сжимаются в кулаки, то разжимаются.
— Я не расист, — яростно шепчет он. — Больше не такой. Я не сказал, что магглы неумные, некреативные или какими там ещё могут быть люди. Я лишь заметил, что они позади нас в обладании магическими способностями. Вот и всё. Именно ты решила, что подразумевались низшие люди… не я.
Пару долгих секунд он сверлит её взглядом и уходит из комнаты, с усилием переставляя ноги.
День: 991; Время: 12
Невилл смеётся и активно помешивает кофе, от чего ложечка то и дело бренчит о стенки.
— Было так плохо?
— Не знаю. Я просто… он будто пытается раскрыть мне глаза, хотя я и так смотрю изо всех сил.
— В этом есть смысл. Кое-какой.
— Знаю. И это больше всего меня заботит. Потому что я не считаю, что у него есть право требовать от меня сочувствия или желания взглянуть на мир с его точки зрения и вникнуть, почему он всё это натворил. Однако, если я хочу его понять, тогда, наверное, мне придется так поступить. Именно меня он попытался оттолкнуть, а теперь вот как всё представил.
— Потому что это был такой его способ. Гермиона, не зря же он даже постарался достучаться до тебя, это кое-что да значит.
— Он стремится чувствовать меньшую вину за то, что сделал. Или же просто хочет спокойнее жить, чтобы я не набрасывалась на него из-за каждого слова.
— Тот факт, что он ощущает вину, тоже имеет значение. Так же как…
— Да знаю, Невилл. Знаю. Именно поэтому я решила дать ему шанс, понимаешь? Дала, а потом пришла к выводу, что он его недостоин. Ещё одна попытка, и я снова делаю шаг назад. Я будто бы на качелях — туда-сюда, и это всё уже смешно.
Открываясь перед Невиллом, Гермиона чувствует себя странно — она редко с кем так откровенничает. Однако этот конфликт как минимум раздражает — а чаще всего буквально доводит до белого каления, — и Гермионе надо поговорить с тем, кто не испытывает к Малфою ненависти.
Или же вообще хоть с кем-то о чём-нибудь поговорить. Она ловит себя на том, что порой ведёт с людьми бессодержательные беседы, лишь бы только о чём-то разговаривать.
— Ты позволяешь себе быть уязвимой, поэтому держишь оборону — ведь знаешь о своей слабости. Но толку этим не добиться.
Она вздыхает.
— Что ж мне теперь, перестать защищаться? Это же Драко Малфой.
— Нет-нет. Я имею в виду, тебе следует перестать смотреть на него так, будто он опять станет прежним. Произошло слишком многое, чтобы такое случилось. Я считаю, тебе не надо ждать, что всё изменится, не надо набрасываться на него со своими выводами, пока не будешь уверена в том, что именно он имеет в виду. Это же бесполезно — ты слишком привыкла к оскорблениям и больше ни на что не обращаешь внимание. Ты ищешь спрятанный рождественский подарок, в котором под обёрткой ничего нет.