— Но она в коробке.
Он то ли ворчит, то ли раздражённо вздыхает.
— Так вытащи из коробки.
— Но здесь написано, что готовить надо в упаковке. В ней предусмотрена какая-то особая изоляция, которая, предположительно, способствует приготовлению.
— Грейнджер, ты всегда следуешь инструкциям? Я вытаскиваю еду из упаковки, разрезаю на две части, которые отлично разогреваются. Это совершенно нормально — выбирать иной, но действенный способ, если другие не приносят результата. И пусть даже утверждается, что надо поступать не так.
— Но…
— Это ж как, наверное, скучна твоя продуманная жизнь! Ты же упёртая, словно баран. Стоит хоть чему-то пойти не так, и всё превращается в гигантскую проблему единственно из-за твоей убеждённости, что других путей попросту нет.
Гермиона угрожающе прищуривается.
— Я говорила всего лишь о заморозке.
— Именно. Это только дурацкая заморозка! Да ну и что, что они утверждают, будто бы надо пихать еду в картонке?
— Это дело принципа: раз они выпускают этот продукт, то должны знать, как лучше с ним обращаться.
— Отлично. Тогда ешь холодное, — он встряхивает газетой, заканчивая спор.
— У меня нет никаких проблем, если какая-то мелочь путает мои планы.
— Ну конечно. Именно поэтому мы две минуты спорили по поводу полуфабриката.
— Да потому что ты засранец, уверенный, что знает меня!
— Потому что ты упрямая сучка, считающая, что я не могу разглядеть очевидных вещей. Ты же наверняка помрёшь лет через пять от сердечного приступа или высокого давления, — Малфой проводит пальцем по странице в газете. — «Гермиона Грейнджер преставилась от чрезмерного переживания по поводу замороженных полуфабрикатов». Грейнджер, жизнь — это не план. Она просто идёт. Фигурально выражаясь, ты либо давишься холодным обедом, либо режешь его на части и получаешь желаемое.
Она несколько секунд сверлит Малфоя взглядом, потом хлопает по кнопке на микроволновке и резко вытаскивает контейнер с едой. С шумом разрезает его на две части — скрежещет ножом по тарелке, демонстрируя своё раздражение, — и засовывает обратно в печку.
— Счастлив, Малфой?
Он ухмыляется, уткнувшись в газету.
— Грейнджер, это вопрос не моего счастья… а твоего.
День: 1175; Время: 11
— …затем добавляешь три капли белладонны, мешаешь двенадцать раз по часовой стрелке, и всё. Думаю, на самом деле на площади Гриммо есть…
— Гермиона, — она подпрыгивает, отрываясь от разговора с Чо, и вскидывает глаза на сидящего напротив Энтони.
Сообразив, что все в комнате смотрят на неё, Гермиона чувствует, как начинают полыхать уши — ситуация в целом слишком похожа на то, будто её поймали за болтовнёй на уроке. Чо тоже вспыхивает, откашливается и выпрямляется.
— Грейнджер, я уверен, ты можешь найти своему рту другое применение, — изогнув бровь, тянет Малфой. Уже в следующую секунду глаза Гермионы округляются от удивления и страха, потому что она знает: все присутствующие подумают о том же, что пришло на ум ей. — Например, держать его закрытым.
Сердце странно дёргается в груди, Гермиона резко выдыхает и сверлит Малфоя хмурым взглядом, на что тот лишь ухмыляется. «Сволочь», — думает она, понимая, что Малфой прекрасно отдаёт отчёт своим словам. И тут Гермионе приходит в голову мысль, почему-то до этого совсем её не тревожившая… а что, если бы Малфой и вправду сболтнул перед всеми лишнего? Или рассказал бы кому-нибудь об их встречах? Эта информация стала бы достоянием всего Ордена и Министерства в течение пары дней! Она может всё отрицать, пока язык не отсохнет, — проблему это не решит. Люди вольны вытворять что угодно, но вряд ли что-то окажется более противоречивым, чем Гермиона Грейнджер и Драко Малфой.
Однако, если утечки ещё не произошло, едва ли Малфой станет болтать — для этого он слишком закрытый человек. У него же вообще паранойя: вместо того, чтобы ответить на вопрос, что он ел на ужин, он примется допытываться, почему его об этом спрашивают… И ведь даже выяснив причины подобного интереса, всё равно не ответит.
Пока Малфой говорит, попутно чертя что-то на доске, Гермиона смотрит на его рот. Старается выкинуть из головы непотребные мысли, но понимает: пока она так пялится, это бесполезно, и в мозгу всплывают воспоминания о том, на что этот рот способен. Говорить, оскорблять, целовать и… ладно. То, как его язык скользит по зубам, как шевелятся губы, растягиваясь и изгибаясь, заставляет Гермиону думать совсем не о том, о чём стоило бы.
Особенно здесь. Гермиона замечает, что на размышления об умениях этого самого рта её собственное тело реагирует крайне неожиданно. «И это плохо», — думает она. Малфой привлекает её гораздо сильнее, чем раньше, вопреки уверенности, что это притяжение останется прежним или вообще пойдёт на спад. Гермиона опускает глаза с его губ на его руки — на длинные пальцы… Она вынуждена уставиться взглядом в стол, чтобы нормализовать сердцебиение. Да уж, это очень плохо.
День: 1184; Время: 8
Она ждёт, пока Чо и трое ночующих в доме авроров лягут спать или хотя бы разойдутся по своим спальням, и отправляется туда, где обычно застаёт Малфоя по ночам. Если Лаванда вдруг решит сделать свои предположения достоянием общественности, лишние свидетели Гермионе не нужны.
— Нет телевизора, да? — он молчит, хотя Гермиона и не рассчитывала на ответ, так как знает: Малфой не удостаивает вниманием очевидные вопросы. — Я думала, у тебя завтра операция.
— Так и есть.
— Может, стоит пойти спать? Уже четыре утра.
— Мне стоит делать то, что считаю нужным я, и чем, собственно, я сейчас и занимаюсь, — огрызается он, и его недоброжелательность заставляет её изменить решение остаться с ним.
— Ладно, — тянет Гермиона, теребя браслет на запястье. — Тогда желаю удачи.
Она разворачивается к выходу, но замирает, когда слышит его голос:
— Восход через час.
— Да, — она чешет ухо, не улавливая, к чему Малфой клонит.
— У подножия холма за домом есть озеро. Когда солнце поднимется над холмом, то будет освещать воду. Это не совсем залив, но я подумал, тебе может быть это интересно.
Последнее его замечание всё расставляет по местам. И Гермиона вспоминает их разговор в снегу после драки с Симусом.
— Спасибо.
Малфой приподнимает бровь и переводит взгляд со стены на свои колени — его губы изгибаются в подобии ухмылки.
— Кажется, теперь ты говоришь мне это достаточно часто.
Гермиона вспыхивает.
— Заткнись.
В обычной ситуации она бы постаралась быстро сменить тему, но сейчас все её мысли заняты тем фактом, что Малфой помнит мельчайшие детали разговора, который состоялся несколько месяцев назад.
— Иди сюда, — шепчет Малфой, и Гермиона разворачивается, встречая его прямой взгляд.
Ногам требуется несколько секунд, чтобы послушаться отданной мозгом команды, и Гермиона чувствует себя несколько скованно, пока бредёт к дивану. Она неуверенно замирает и садится с ним рядом. Драко не оставляет ей и секунды на колебания - наклоняясь, обхватывает её голову и целует. Рот Малфоя грубее обычного, и целует он её так, будто на что-то злится, хотя вряд ли его гнев связан с ней. Похоже, именно эта злость и послужила причиной недавней резкости, и Гермионе кажется, что теперь он пытается выплеснуть обуревающие его эмоции.
Она догадывается, что, подобно ей самой, Малфой использует её для того, чтобы перестать думать.
Ей требуется несколько минут, чтобы ослабить напор его губ и языка. Когда она отказывается поддаться его агрессии, Малфой постепенно расслабляется и успокаивается. Становится мягче, изучая, лаская и прикусывая кожу. Он будто бы пробует Гермиону на вкус, не пытаясь дать выход своему раздражению, его руки путаются в её волосах, и её сердце бешено колотится в прижатой к его телу груди. Малфой целует её снова и снова, насколько только хватает дыхания.
Позже, когда он уйдёт, а солнце превратит гладь озера в расплавленное золото, Гермиона будет мучиться вопросом, во что же она ввязалась.
День: 1193; Время: 18
В доме на площади Гриммо висит зловещая тишина, и Гермиона понимает: — что-то случилось! — ещё до того, как из-за угла появляется помятый, усталый и по-малфоевски бледный Энтони.