Дойдя, наконец, до грани, Гермиона теряет контроль над собственным телом: она непроизвольно выгибает спину и упирается затылком в подушку. Слышит какой-то неясный вскрик, не отдавая себе отчёта в том, что это её собственный. Захлестнувшее удовольствие не поддается описанию. Мир растворился: она могла бы плыть, грезить — делать что угодно, — так и не поняв этого.
Откинувшись на кровать и втянув носом воздух, она постепенно приходит в себя, возвращаясь из небытия в реальность. Ноги дрожат, а мысли рассыпаются, как после сна. Открыв глаза, Гермиона утыкается взглядом в потолок и пялится туда до тех пор, пока цвета не начинают обретать очертания, и лишь тогда опускает голову. Малфой упирается руками по обе стороны от неё и изучающе разглядывает, но она не настолько пришла в себя, чтобы волноваться по этому поводу. Гермиона медленно расслабляет все конечности и удовлетворенно вздыхает.
Похоже, в этом вопросе Лаванда всё же права. Не в том, что касалось Малфоя — тут она, однозначно, ошиблась.
Всё оказалось гораздо сильнее и мощнее, чем Гермионе представлялось, и сейчас её это пугает, но совсем немного. Несмотря на боль, случившееся было невероятным — отрицать бессмысленно. Она стонет про себя при мысли о том, что надо подниматься, и вскидывает усталую руку, чтобы прикрыть грудь. Если она не начнёт двигаться немедленно, то вряд ли будет способна на это позже.
Ей не удаётся сесть без помощи рук с первого раза — она краснеет, и Малфой встаёт на колени, хватает её за запястье и тянет на себя. Она благодарно кивает и от его близости к её лицу и собственной откровенной позы тушуется ещё сильнее. Перекидывает ногу через Драко, сводя конечности вместе, и тут же морщится и закусывает губу от вспышки боли в животе.
Сейчас в присутствии Малфоя она чувствует такую неловкость, какой не испытывала никогда прежде, и в голову закрадывается мысль, что в этом, наверное, и заключается причина, почему спать стоит лишь с близким тебе человеком. Ведь в таком случае нет никакого дискомфорта, вроде того, что ощущаешь, выбираясь из кровати после секса с тем, которого ты уверенно трогаешь только тогда, когда он сам двигается в тебе.
Гермиона хватает трусики с прикроватной тумбочки, скривившись, натягивает бельё и встаёт с матраса. Собирает остальную одежду, и закончив, оборачивается назад, прикрываясь ею, как щитом. Малфой, совершенно обнажённый, сидит, свесив ноги, на краю кровати и смотрит на неё, приподняв брови.
— В этот раз никаких «спасибо»?
Она мгновенно покрывается румянцем и ёжится, обдумывая, как лучше поступить. Вряд ли Малфой подразумевал что-то обиднее простого подтрунивания, и Гермиона не имеет ни малейшего представления, что же ей делать в этой ситуации.
Так что она выбирает то, что у них уже вошло в привычку помимо ссор и споров: подойдя ближе, целует его. Прикосновение губ мимолетно, но нежно, и Гермиона отстраняется, когда Драко проводит костяшками пальцев по её обнаженному боку. Она выпрямляется и после некоторых раздумий разворачивается к двери.
День: 1207; Время: 3
Гермиона вылезает из ванной, чувствуя, что неприятные ощущения несколько притупились. После вчерашнего дня внутри всё ныло, и этим утром при ходьбе боль лишь усилилась. Вода принесла облегчение, но Гермиона решила, что ей потребуется один-два дня, чтобы окончательно прийти в норму.
Когда-то она думала, что потеря невинности привнесёт в её взаимоотношения с партнером бóльшую глубину и серьёзность, сейчас же ей так совершенно не кажется, учитывая, с кем именно всё случилось. Гермиона в самом деле чувствует себя более зрелой, полной внутренней силы, но не совсем понимает почему… Да, она, наконец-то, сделала то, что в основном происходит в шестнадцать лет летней ночью в состоянии лёгкого алкогольного опьянения. И всё равно эти переживания были восхитительны — и ни одно из них ей не хочется терять. К собственному удивлению — особенно принимая во внимание все обстоятельства, — она испытывает своего рода эйфорию. Гермионе казалось, что позже придут сожаления, но этого так и не происходит.
Малфой громыхает чем-то на кухне, и хотя часть Гермионы жаждет спрятаться в комнате, чтобы не смущаться и не мямлить в его присутствии, она признаёт, что встретиться с ним рано или поздно придётся. И пусть прошлой ночью она мысленно согласилась со своими более раскованными друзьями по поводу секса, сейчас её терзают сомнения, что она и дальше сможет к этому относиться с такой же лёгкостью.
Чтобы справиться с волнением, Гермиона молча останавливается в дверном проёме и наблюдает за тем, как Драко моет посуду. Ей кажется странным видеть одетым человека, которого до этого она лицезрела полностью обнажённым, хотя, вероятно, необычным это видится только ей. Тем не менее, Гермиона не в состоянии сейчас перестать представлять Малфоя голым. Что, конечно же, пробуждает в её памяти воспоминания о вчерашнем дне и не особо способствует успокоению. Она вдруг понимает, что её охватывает предвкушение. Это чувство удивляет её и заставляет задаваться вопросом, когда же она успела превратиться в столь легко возбудимую особу. Наверное, причина таится в том, что невозможно не желать повторения, если источник этих необыкновенных впечатлений на виду… А может, такое и вовсе является нормальным.
Она откашливается, и столовые приборы, которые моет Малфой, с громким стуком падают в раковину.
— Знаешь, все интересуются, куда ты делся. Грюм попросил нас при первом случае передать тебе незамедлительно явиться в штаб.
Малфой замирает, вода из крана бьёт в металлическую раковину, и её шум заглушает его вздох — Гермиона видит, как вздрагивают его плечи.
— А ты не подумала, что стоило бы сказать мне об этом четыре дня назад?
— Я подумала, что четыре дня назад тебе не было до этого дела.
Пару мгновений Малфой остаётся неподвижен — то ли потому, что Гермиона права, то ли потому, что он злится, — затем возвращается к прерванному занятию.
— В холодильнике есть три яйца. Это всё, что осталось в доме.
— Хорошо.
— Тебе лучше вернуться со мной на Гриммо.
— Не могу, — он никак не реагирует, поэтому Гермиона поясняет: — Грюм поймёт, что я не передала тебе его приказ своевременно, ведь он знает, где я. И, вернись мы вместе, он сообразит, что я была с тобой. Через два дня приедет Дин, я должна отправиться с ним… кое за чем.
— Аппарируй через пару часов после меня и вернись к появлению Дина.
— Нам не разрешают так много перемещаться без веской причины.
— Как насчёт голодной смерти?
— Я бы не хотела навлекать на себя гнев Грюма. Меня уже отстраняли.
— Он не отстранит тебя за то, что ты пришла за провизией, Грейнд…
— За то, что сразу же тебе не сообщила.
— Он ничего не узнает.
— Узнает.
— Грейнджер, делай, что считаешь нужным. Мне плевать, — рявкает Малфой и швыряет последнюю вилку на сложенное около раковины полотенце.
Он уходит через двадцать минут — мрачный, с застывшим выражением лица, — и она не знает, связано ли его плохое настроение с её отказом, или же с тем, что ожидает его в штабе. Позже вечером с крыльца доносится какой-то шум: Гермиона зажигает фонарь и обнаруживает на верхней ступеньке мешок для мусора. Она пялится на него, не зная, можно ли к нему подходить, но ведь она всегда была слишком любопытной.
Просканировав местность при помощи палочки, она бросается к пакету и хватает его. Что-то внутри бряцает и стучит, и Гермиона теперь хотя бы знает, что там не чья-то голова или ещё какая жуть, которую успело нарисовать ее неуёмное воображение.
Оказавшись в безопасности, она осторожно развязывает веревку и недоуменно таращится на коробки с продуктами. Она смотрит и смотрит, понимая, откуда они здесь, но не имея ни малейшего представления почему. Она глупо улыбается — вопрос с пропитанием снимается с повестки дня — и тащит посылку в кухню.
Драко Малфой — это нечто. Иногда она думает, что своими поступками он специально подогревает её попытки в нём разобраться — и ведь срабатывает!