Тем не менее сейчас она подготовлена значительно лучше, прыжки и скачки удаются отлично, и риск лихорадочной и хаотичной пальбы по своим снижен до минимума. В самом начале они до боли напоминали детей. И очень трудно избавиться от мысли о том, что до сих пор ничего не изменилось.
От ошибок здесь никто не застрахован. И даже самые высокопоставленные авроры допускали фатальные промахи. Наверное, главным врагом Гермионы было стремление убедиться в собственном мастерстве. Иногда люди действуют только на одних инстинктах, избавляясь от любого налёта цивилизованности. И она с большим трудом училась принимать свою сущность.
Она заметно выросла как боец и, занятая самокритикой, сперва даже решила, что все стали хуже сражаться. Но потом сообразила: просто она становится профессиональнее, и никто из них ни черта не смыслит в этой войне.
Две облачённые в чёрное фигуры взметают вихрь снежинок. Драко старается нащупать точку опоры, превращая мягкий снег в жижу. Падая, оба дерущихся месят ногами грязь, сохранившуюся на лужах под корочкой льда. Брызги крови разлетаются по сторонам, но теряются на фоне следов от ботинок — белоснежная гладь вся изрыта бурыми бороздами. Фред хрипло кричит, в то время как Драко хранит молчание, контролируя дыхание.
Гермиона хочет их остановить, но вспоминает собственные стычки с Малфоем и меняет своё решение. Наверное, и Фреду, и Драко это нужно, пусть они сами толком не понимают зачем. Невилл кричит, что сражений с врагом хватает с лихвой, чтобы сшибаться ещё и друг с другом. Он бросает быстрые взгляды в сторону баталии, разворачивающейся всего в двадцати метрах от него, но тем не менее тоже не вмешивается.
На этой войне чересчур много стресса и напряжения. Давления за грудной клеткой, в сердце, столько, что хочется вырвать внутренности, лишь бы избавиться от него. И иногда без посторонней помощи в этом деле не обойтись.
День: 1354; Время: 19
Кажется, она начинает испытывать по отношению к Драко Малфою совсем не те чувства, что могла бы себе позволить. Все свои дни Гермиона проводит либо рядом с ним, либо в ожидании его прихода. Это опасно, безрассудно, но она ведёт себя так, словно это лучшее, чем можно заняться.
Ей совершенно не нравится то, что она постоянно о нём думает, наслаждается его компанией, даже несмотря на ссоры, и что теперь ей не наплевать на его раны, жизнь и смерть. А Гермиона не хочет ни о ком беспокоиться, потому что риск потерять небезразличного тебе человека сейчас чрезмерно высок. Но она отдаёт себе отчёт в том, что не может не волноваться. И неважно, в чём именно она себя убеждает и насколько усердно старается напоминать себе, что ей вообще не стоит хорошо относиться к Малфою. Потому что тогда Гермиона начинает вновь думать о том, как ловко Драко её провоцирует, как её веселит его сухая, саркастическая манера поведения и как сильно привлекает его рот и то самое выражение лица, когда он движется внутри неё. Гермионе нравятся его задумчивость, и язвительность, и то, что она никогда не знает наверняка, чего от него стоит ждать. Нравится, что он узурпировал пульт от телевизора, смотрит идиотские рекламные ролики, никогда добровольно не делится съестным и не оставляет без ответа её колкости.
И вот теперь Гермиона вынуждена смириться с той печальной истиной, что ей нравится Драко Малфой. Её друзей хватил бы удар, он сам бы рассмеялся ей в лицо и отпустил по этому поводу какой-нибудь злобный комментарий, да и саму Гермиону такой расклад не особо устраивает… но факт остаётся фактом, и им всем придётся с этим как-то жить.
День: 1356; Время: 17
Иногда всё тащится как в замедленной съёмке, а может, Гермионе это просто кажется и она боится, что они сами движутся недостаточно быстро. Развевающиеся чёрные мантии, с каждым вдохом щекочущий ноздри запах скорой весны, бушующий в верхушках деревьев ветер, что гнёт и качает голые ветви.
Гермиона уклоняется и колдует, петляет и швыряет заклятия — молодая женщина, которую она тащит через улицу, повисла на её руке. Ведьмы, колдуны, дети, сквибы — все те, у кого нет ни Метки, ни орденской повязки — слишком далёкие от мясорубки войны, сейчас они вдруг оказались в самом её эпицентре. Кое-кто присоединяется к сражению, неуверенно и неловко выпуская заклинания по высоким капюшонам и костяным маскам. Но большинство спасается бегством в им самим неизвестном направлении. Грюм что-то орёт о формировании группы, которая бы эвакуировала гражданских, отрывисто выкрикивает имена, но Гермиона не обращает на него никакого внимания. Сражаясь в рядах армии, она иногда чувствует себя совершенно одинокой. Пульс её сердца приказывает телу сделать всё возможное для собственного выживания, но чувство, раздирающее нутро, требует схватить эту женщину — их всех — и переправить в безопасное место, подальше отсюда. Почему-то намного проще видеть трупы тех, кто понимал: такой конец мог стать последствием сделанного выбора, но Гермиона не желает нести ответственность за гибель тех, у кого этого выбора никогда не было.
Гермиона присаживается на корточки — хрустят суставы, перехватывает поудобнее свою ношу и ныряет с ней в траншею, попутно выпуская из палочки сноп красного света. Целитель её узнаёт, но не делает ни шага навстречу — лишь жестом указывает усадить женщину рядом с мужчиной, что примостился возле ещё какого-то бойца, а тот — рядом с женщиной, перед которой расположился ребёнок.
Когда Гермиона выбирается обратно, в предплечье ей попадает пучок золотистых лучей — и повреждённая конечность будто бы полыхает огнём. Теперь она пользуется левой рукой и проводит остаток битвы в изогнутой позе — но это означает только то, что врагов она поражает в плечи, а не в сердце.
— Они становятся наглее, — замечает Лаванда после окончания сражения.
— А когда они такими не были? — бормочет Гермиона в ответ, всё её внимание поглощено Драко и Грюмом, стоящими от неё в паре метров.
Ей хочется прильнуть к малфоевскому плечу, вдохнуть знакомый запах. Она представляет, как его рука обнимает её за спину, поглаживает бедро или локоть, или как его большой палец устраивается в её ладони. От этих фантазий становится легче — они словно надёжная опора, горячая ванна для измученного тела. Но Гермиона удостаивается лишь простого кивка головой. И вот Малфой на неё уже не смотрит, а Грюм отправляет её к целителю.
Шум голосов то стихает, то нарастает, Гермиона усаживается на обломок стены, и какой-то незнакомец разрывает её рукав. Дрейфуя на волнах маминого голоса, она думает о колыбельной и о том, как неспешно гладили по волосам родные руки. Сидящий рядом мужчина предлагает Гермионе сигарету, а целительница со странным выражением лица светит ей в глаза фонариком. Гермиона размышляет о необходимости новых ботинок.
День: 1360; Время: 8
Гермиона кашляет и жалобно хлюпает носом, поглубже зарываясь в подушку горячим лбом. Из соседней комнаты до неё доносится чьё-то пёрханье, а из недр коридора — чихание. Весь Орден страдает от простуды, что провоцирует небрежность во время проведения операций и постоянные ссоры.
День: 1361; Время: 22
Она решает звать его Драко. Гермиона отдаёт себе отчёт в том, что большинство людей просто бы пустили этот процесс на самотёк, но ей всегда казалось необходимым принять решение. Она даже составила в голове мысленный план. Гермиона не знает, понравится ли такое изменение Малфою. Но его имя уже не раз срывалось с её языка (в особо страстные мгновения), и он ничего ей на это не сказал.
Гермионе так легче с ним спать. Она уже смирилась с тем, что вместо кавалера обзавелась любовником, но ей странно заниматься сексом с тем, кого она до сих пор зовет по фамилии. Она приходит к выводу, что подобное слишком обезличивает, так что отныне она будет звать его Драко.
День: 1370; Время: 18
— Раздевайся.
От требовательности в его голосе она удивленно моргает, пока он расстёгивает грязную и насквозь промокшую мантию. Ещё при виде его шевелюры у Гермионы появилась догадка, что именно ему нужно, а оценив, насколько сильно он перепачкан, она лишь уверилась в своих подозрениях. Бурые полосы на лице и волосах, перемазанные ладони.