И вот теперь он здесь: относительно здоровый, в состоянии полной боевой готовности, совершенно живой — и здесь. По абсолютно непонятной причине. Хотя у Гермионы есть кое-какие соображения, которые она не позволяет себе обдумывать, — в случае ошибки она не сможет оправиться. Правда, что делать с собственной правотой, тоже не очень понятно. И всё же Гермионе хочется коснуться его. Хочется удостовериться, что сердце Малфоя бьётся, кожа тёплая, а сам он дышит. Именно поэтому Гермиона чувствует себя так неловко — она жаждет обнять его, схватить в охапку, но совсем не знает, есть ли у неё такое право. Ей требуется вернуться обратно в действительность: ведь с того момента, как Джастин разбудил её своими безумными криками о смерти Волдеморта, она дрейфует на поверхности реальности точно так же, как и год назад, пока Драко не дал ей почувствовать опору под ногами.
Малфой оглядывается, недоуменно приподнимая брови от того, что Гермиона не подходит ближе, и замирает. Выражение его глаз меняется, и она впервые видит его таким измученным. Это почти что пугает. Ноги начинают подгибаться под тяжестью навалившихся эмоций, и в мозгу мелькает мысль: с каких это пор она не стесняется демонстрировать перед Малфоем свою слабость? Заставляя себя выбросить все мысли из головы, Гермиона выпрямляется: сейчас для этого совсем не время.
— Грейнджер, — его голос звучит намного мягче, чем того требует ситуация, и её сердце ускоряет свой бег.
Малфой поднимает глаза, замечая что-то над её макушкой, его лицо каменеет, следы усталости исчезают. Почему он вообще позволил увидеть себя таким? Мимо Гермионы к столу проходит Джастин и, взглянув на разложенные бумаги, ударяет кулаком по потёртому столу. Он не Гарольд, так что косясь на Гермиону, почти что нервничает.
— Что ж, давайте приступим, — Драко сгребает документы в кучу, крутит шеей и смотрит на Джастина. — Ты готов?
— Да, мне только надо надеть…
— Так сделай это.
Сердито зыркнув на Малфоя и улыбнувшись Гермионе, Джастин исчезает из кухни, чтобы забрать то, что ему требуется. В глубине дома Симус орёт на Гарольда по поводу его улыбок, Лаванда что-то кричит в его защиту. Собранный и безэмоциональный, Драко поворачивается лицом к Гермионе.
— Я тебе не сказала…
— Не сказала. Ты была слишком занята своими переживаниями, чтобы помнить о том, как дорого время. Но не потому ли ты устроила всё это за спиной у Ордена?
Гермиона дёргает головой от удивления: она искренне надеется, что выражение её лица сердитое, а не обиженное.
— Я полностью отдаю себе…
— Тогда прекрати стоять столбом и шевели задницей, Грейнджер.
Гермиона жутко на него злится, а он только рад предоставить ей очередной повод. И лишь вернувшись обратно, совершенно обессилевшая после обыска пустого здания и наполовину разрушенного дома, Гермиона понимает, что в таком поведении Драко таилась своя причина. Она не испытывала никаких эмоций, кроме злости: та нутряная тоска, нахлынувшая на неё на кухне, сменилась всепоглощающей яростью — а Малфой лишь ухмылялся, думая, что Гермиона ничего не замечает.
День: 1440; Время: 19
Вот уже три минуты она стоит перед его спальней. Гермиона сбилась со счёта, сколько раз она поднимала и опускала руку, не решаясь постучать, и сколько раз порывалась ухватиться за ручку, но плечо ощутимо побаливает. Она не трусиха, но когда перед ней распахивается дверь, признаёт, что так и не смогла бы ни на что решиться.
Гермиона втягивает носом воздух, улавливая запах алкоголя, пока Малфой жмурится от яркого света. Иногда она так привыкает видеть его, что забывает о том, насколько он привлекателен, и это досадно. Застигнутая врасплох этими мыслями, Гермиона тут же краснеет, и уголок его рта чуть дёргается. Малфой закидывает руку на край створки и приваливается плечом к косяку, заполняя собой весь дверной проём.
— Я бы пригласил тебя в комнату, но не знаю: то ли ты хочешь зайти, то ли собираешься всю ночь напролёт охранять мой покой.
— Как ты узнал, что я здесь? — подстраиваясь под его шёпот, спрашивает она.
— Тень под дверью. Я решил, это либо ты, либо Финниган, жаждущий прикончить меня во сне.
— О, — Малфой — единственный человек, в чьём присутствии Гермиона временами выбирает лишь простейшие слова из всего своего богатого лексикона.
Драко достаточно долго стоит и сверлит её взглядом, так что она начинает переступать с ноги на ногу, чувствуя дискомфорт от неумения читать его мысли. Гермиона уж подумывает что-то соврать и уйти, но Малфой всегда умел распознать её ложь. Драко чего-то ждёт, и она злится, что он всё так усложняет.
— У тебя ещё осталось? — она делает жест рукой, намекающий на выпивку, и его лицо озаряется смесью понимания и любопытства.
Распахивая дверь, он делает шаг назад и вбок и, наверное, не удивляется, когда Гермиона оглядывается через плечо. Все так измучились, что разошлись по своим спальням минут двадцать назад, и даже Лаванда с Гарольдом до сих пор не издали ни звука, хотя Гермиона ожидала от них проявления энтузиазма.
Драко захлопывает створку за её спиной и отходит к столу. Гермионе приходится проморгаться, чтобы привыкнуть к полутьме: комнату освещает лишь одинокая лампа. Ей не даёт покоя мысль: может, прийти сюда было очень плохой идеей? Вдруг он решил покончить с их… их… отношениями, раз конец войны уже близок? Неужели она докучливая и навязчивая — а такое впечатление ей хочется произвести в последнюю очередь. Она не может с собой справиться, даже когда Малфой возвращается.
Он останавливается в шаге от неё — в стакане, зажатом в ладони, плещется тёмная жидкость. Гермиона протягивает руку, но Малфой не двигается — лишь пытливо вглядывается в неё. Кажется, в последнее время он только этим и занимается.
Такое пристальное внимание наводит на мысль: Драко тоже обдумывает, что сказать, — тишина уплотняется настолько, что становится трудно дышать. Гермиона хочет о стольком сообщить, расспросить, но тогда были бы затронуты те вопросы, которые она сама не прочь проигнорировать. Всё, чего она жаждет, это прекратить думать и терзаться мыслями, и кажется, Драко испытывает похожее желание. В конце концов, именно для того они и сошлись.
Он двигается плавно и решительно: отставляет стакан на комод, второй рукой обхватывая её бедро. Гермиона понятия не имеет, в какой именно момент она подаётся вперёд: в тот же самый или чуть позже, но ей кажется, что она делает шаг навстречу Малфою тотчас же, едва тот избавляется от стакана. Она вцепляется в его рубашку и льнёт к нему — лишь бы не пришлось ничего говорить. Он наклоняет голову, и она, приподнимаясь, целует его — яростное столкновение ртов и языков ясно даёт понять, что ей это было гораздо нужнее, чем представлялось.
— Господи, — выдыхает она и обхватывает его лицо — ладони скользят по светлым волосам.
Он хмыкает ей прямо в губы, поднимает на руки и прижимает к себе. Гермиона никак не может уняться: она обводит пальцами его лицо, шею, плечи. Ёрзая и подтягиваясь, она так крепко обвивает Малфоя ногами, что мышцы начинает жечь от напряжения. Она отчаянно целует его: зубы стукаются, а языки вступают в борьбу за главенство, за то, что может дать только другой.
Драко разводит пальцы, стараясь почувствовать Гермиону как можно полнее: оглаживает её поясницу, ягодицы, каждый доступный дюйм кожи. Он предоставляет ей самостоятельно за него держаться, протискивая руку между их телами, расстегивает на ней джинсы, а затем ныряет ладонью под её футболку. Гермиона чувствует холод его кожи, пока, придерживая её за спину, он тащит футболку вверх.
Гермиона ловит ртом воздух и поднимает руки, помогая Малфою справиться с одеждой, которую тот отшвыривает куда-то себе за спину. Сама Гермиона хватает и тянет его рубашку, испытывая болезненную потребность почувствовать Малфоя кожа к коже. Драко целует холмики её грудей, шею, подбородок и снова возвращается к губам — лёгким необходим кислород, но эта нужда меркнет перед желанием не отрываться друг от друга. И если сейчас Гермиона навязывается, то Малфой заставляет её позабыть о своих переживаниях и принять такую манеру поведения как единственно правильную.