— Я рассказала Гарри, чем мы занимаемся. Написала, что не обратилась к нему, потому что хотела дать ему возможность восстановиться должным образом.
— Письмо с извинениями.
— Нет. Прощения я не просила.
Драко прекращает жевать, но не отводит взгляда от телевизора. Гермиона знает: он всё равно не следит за тем, что там показывают… Малфой не понимает мультфильмы — последние пять минут он со скептическим видом пялился на говорящую жёлтую губку на экране.
— А тебя это волнует? — в её случае любопытство всегда управляет языком.
— Не моё дело, если ты считаешь нужным извиниться перед Поттером.
— Я имела в виду, если бы я попросила его прийти вместе с Гарольдом.
Малфой стискивает челюсти, опускает глаза и кладёт свой тост обратно на тарелку — то ли довольствуясь уже съеденным яблоком, то ли устав от их разговора.
— Грейнджер, это твоя операция.
Малфой так тщательно подбирает слова, что это кажется Гермионе странным и раздражающим, — он никогда раньше так не делал, по крайней мере, с ней. Выглядит он недовольным — возможно, злится на себя за то, что поднял этот вопрос. Наверное, он и сам уже устал ссориться с ней по поводу Гарри.
— Я просто не знала, насколько сильно ты его ненавидишь.
— Я не ненавижу Поттера. Мне плевать на него и на то, что он делает.
— Он думает, что ненавидишь.
И это единственная причина, по которой Гермиона проявляет настойчивость. Она пыталась найти способ затронуть тему Люциуса и чувств Драко, при этом не особо афишируя намерение сунуть нос Малфою в душу. Просто ей кажется: она может быть ему нужна, чтобы поговорить об этом, и знает, что он никогда добровольно не станет ничего обсуждать. Гермиона не уверена, что сможет выслушать рассказы про Люциуса Малфоя от сына, который наверняка его любил, но она бы хотела попробовать… ради Драко.
Малфой, как обычно, видит её насквозь, но ей некого винить за то, что она позволила узнать себя так хорошо. Он бросает в её сторону предупреждающий взгляд, его лицо застывает, губы сжимаются в тонкую линию, желваки вздуваются на скулах. Гермионе потребовалось несколько неприятных стычек, чтобы разобраться с этим самым взглядом. Раньше ей казалось, что такая пронзительность малфоевских глаз свидетельствует о том, что его внимание полностью сосредоточено на её персоне. Но Гермиона достаточно быстро уяснила истинное положение вещей.
Она не нарушает тишину даже тогда, когда Малфой поворачивается обратно к телевизору. Они оба сидят в халатах — так же как и Лаванда с Джастином, устроившиеся в своём номере этажом выше. Джастин посчитал крайне забавным то, что они бездельничают в своих комнатах, едят клубнику на завтрак и ждут, пока сотрудники прачечной приведут в порядок их одежду. Лаванда же веселилась гораздо больше, когда Джастин, вспомнив об оставленном в кармане свёртке с портключами, нёсся в одном лишь халате по лестнице и вестибюлю отеля с криками вернуть ему штаны.
— Расскажи мне о своей семье? — просит Гермиона, уверенная, что просьба уместнее требования.
Но Драко всё равно смотрит на неё так, будто она сошла с ума.
— Нет.
— Про мою я тебе уже всё рассказала, — начиная со своих родителей и кончая сумасшедшим дядюшкой, предпочитающим украшать стены чучелами птиц и отправляться в бакалейную лавку через мусорные контейнеры соседа.
— Полагаю, теперь ты у меня в долгу, а не наоборот.
— Да ладно, какое твоё любимое детское воспоминание? — Грейнджер прекрасно понимает, что шагает по тонкому льду.
— Сломанный нос Поттера.
— Драко, — тишина. — А как насчет семейных традиций? Совершеннолетие? Любимое место в до…
— Какого чёрта тебе понадобилось расспрашивать про мою семью? — Малфой явно уже взбешён, а она-то надеялась, что успеет упомянуть хоть что-то, о чём он захочет рассказать, прежде чем он взорвётся.
Гермиона пожимает плечами, отвечая в своём стиле:
— Потому что я ничего о ней не знаю.
— Ты ещё не уяснила, что есть некоторые вещи, вообще тебя не касающиеся?
Она так плотно сжимает губы, что даже челюсти начинают ныть, и смотрит на свои подрагивающие пальцы.
— Я знаю всё про семьи Гарри и Рона… Если семью Гарри можно назвать этим словом. Эти люди…
— Не сомневаюсь: вы обменялись семейными историями за чашечкой чая в гриффиндорской гостиной, пока Поттер рыдал на твоём плече, а Уизли пускал слюни…
— Не обязательно занимать такую оборонительную позицию. Я не нападаю на тебя, нет причин набрасываться на…
— Грейнджер, оставь эту тему, или я в полной мере продемонстрирую тебе, что есть настоящая оборона, — вена на его лбу становится отчётливо заметной.
— Ладно, — Малфой не отводит глаз, потому как, видимо, понимает: вряд ли Гермиона на этом успокоится. — Я лишь хотела, чтобы ты знал: если когда-нибудь ты пожелаешь поговорить о чём-то подобном, я тебя выслушаю, хотя бы ради удовлетворения собственного любопытства.
Её слова, вроде, и не имеют особого отношения к тому липкому месиву, известному под названием «чувства», но Драко всё равно выбирается из кровати, а она съёживается, когда тарелка с тостами влетает в стену.
— Твою мать, ну вот в чём твоя проблема?
— Вообще-то, меня мучает тот же самый вопрос… — Гермиона высоко задирает нос; она знает, как сильно Малфой это ненавидит, но избавиться от привычки сложновато.
— Ты всегда давишь! Не можешь смириться, что есть такие вещи, которые нельзя обсуждать или о которых я просто не хочу говорить! Будто у тебя есть право всё про меня выведать… А у тебя его нет!
— Дра…
— Ты можешь и дальше продолжать разглагольствовать о своих чувствах, но…
— Я не продолжаю…
— Но я не нуждаюсь в тебе, Грейнджер. Я не объект для твоей жалости, я…
— Малфой, я никогда не смотрела на тебя как на объект для жалости! — Гермиона тоже вскакивает на ноги и тычет Драко пальцем в грудь — он хватает её за руку, сжимает так сильно, что начинает покалывать ладонь, но тут же отпускает.
— Мой отец никогда не видел в тебе никого, кроме грязнокровки, заслуживающей смерти по единственной причине: ты недостойна жить. И ты действительно хочешь послушать про мои летние каникулы? Про то, как он учил меня летать на метле? Или про то, как я не смог убить человека, с которым вы испытывали друг к другу взаимную ненависть? Как появился твой храбрый, замечательный герой Гарри и спас положение. В очередной раз. Что…
— Это не имеет никакого отношения к Гарри и к тому, какие чувства вызывал во мне твой отец.
— И ты…
— Это касается только тебя, Драко! Мне жаль, что ты так боишься собственных чувств, но я не собираюсь извиняться за то, что предложила тебе поговорить со мной о них. Твой отец мёртв, и неважно… — она осекается и так резко дёргается назад, что падает на кровать. Малфой непроизвольно выбрасывает вперёд руку, замирает, но всё же сгибает локоть.
Он тяжело дышит, похлопывая себя ладонью по ноге, голос его звучит хрипло:
— Мой отец умер в тот самый момент, когда двери мэнора закрылись за Пэнси. Может быть, ещё раньше. Когда-то я был к нему привязан. Мои воспоминания останутся только моими, я их сохраню и не позволю тебе в них копаться. Понимать тебе это не надо. Мне не нужно твоё понимание.
— Я бы не…
— Грейнджер, я…
Его кулак снова сжимается, и Гермиона сдаётся.
— Ладно.
Она обдумывает извинение все те пять секунд, что требуются Малфою, чтобы выскочить за дверь. Пятнадцать минут спустя в номере появляется Лаванда с подушкой и куском мыла. Не говоря ни слова понурой подруге, она сворачивается на соседней кровати комочком под одеялом и, посмеиваясь, смотрит мультики.
День: 1447; Время: 6
— Разве он не должен был уже вернуться? — спрашивает Джастин и тут же жалеет об этом — Лаванда хмурится ещё сильнее.
— Если он не объявится к вечеру, нам придётся уйти, — Лаванда снова косится на часы, и Гермиона размышляет о том, что было бы проще пялиться на циферблат безотрывно — так часто подруга на него смотрит. — У нас же нет денег на ещё одну ночёвку, верно?
— Да. Нам нужно съехать через два часа.