- Честно говоря, я ожидала Боба. Ну да ладно, входи.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Я понял, что меня опять нашли. И уже совсем собрался было покинуть мое убежище, даже руку к портьере протянул, когда услышал второй голос – молодой мужской голос из глубины комнаты.
- Боб то ли заболел, то ли еще чего,- небрежно сказал он, - в общем, вытянули меня. Конечно, можно позвонить в контору и ...
- Да ладно, - сказала старуха, - не все ли равно.
В комнате замолчали, а я с облегчением прислонился спиной к спасительной балконной двери. В голову полезли идиотские мысли. То ли я, действительно, случайный свидетель, то ли меня здесь уже поджидали. Где-то отдаленно я даже начинал гордиться собственной персоной – если все это устроено только для того, чтобы произвести на меня впечатление или даже подвинуть к сумасшествию... Надо же, сколько внимания! Но нет, конечно же, все происходящее - результат каких-то дурацких совпадений, густо замешанных на моей личной инициативе. Скорее всего, я просто залез в чужие декорации.
За портьерой заскрипела кровать. Заскрипела не оставляющим сомнений, характерным образом. Спинка в изголовье кровати мерно постукивала о стену. Вот уж это никак не вязалось с моим представлением о старухах. Но, может быть, я ошибаюсь? Осторожно подвинувшись, я коснулся пальцем зазора между портьерами. Меня передернуло и повело в сторону. Картина, открывшаяся мне, своей неэстетичностью почему-то напоминала бойню. Наверное, неотвратимой и циничной прямолинейностью, которая так присуща убийству. Массивное тело старухи, стоящей на четвереньках головой к балкону, тряслось под напором сзади молодого чернокожего с запрокинутой к потолку головой и слегка выпученными глазами. Мне показалось, что он улыбается. На мой взгляд, сцена не годилась даже для порнографического фильма, потому что в ней не было, пусть даже извращенной, эротики, а только деловые отношения мясника и свиньи. Впрочем, это я пытаюсь изобразить отвлеченно-саркастический взгляд на происходящее, на самом же деле возбуждение и отвращение вместе, как при виде утопленника, закружили мне голову. Я снова отступил от портьеры. Оставалось только ждать. Каким-то непонятным образом все то, что произошло в той, другой квартире показалось мне бесконечно далеким и, возможно, случившимся не со мной. Вернуться туда не было никакой возможности. Я поневоле вспомнил Джулию, с ее разными реальностями. Вот тебе и другая реальность!
Внезапно что-то изменилось. Лишь через секунду я сообразил, что именно: за моей спиной потушили лампу-солнце. Я оказался в почти полной темноте. Веселенький мотивчик нелепого приключения, который я насвистывал себе под нос, внезапно оборвался. Мне стало страшно. Кто-то там, за балконом, наблюдал за мной. И зачем-то выключил свет. Конечно, Джулия не могла не заметить моего исчезновения. До этого момента я чувствовал себя как человек, на глазах у толпы упавший в лужу, но усердно сам над собой смеющийся. Поэтому толпе должно казаться, что, может, упал он и случайно, но уж теперь ведет себя соответственно и юмор ценит, и еще задом по луже поводит, благо, все равно мокрый. То есть ситуация хоть и глупая, но житейская и ему самому чем-то симпатичная. То есть пытается заставить толпу смеяться не над ним, а только вместе с ним. А вот сейчас мне стало страшно по-настоящему. Лужа значительно глубже, чем это представлялось. Зыбкое болото с пляшущими огоньками. Даже сцена передо мной изменилась – темнота за спиной сделала свет, падающий через зазор, помигивающим, звуки и движения - зловещими, ведьмовскими. Да и участники ее казались персонажами древнегреческих мистерий. А за спиной у меня была грозная и какая-то грязная темнота. Мне захотелось прислониться к чему-то более надежному, чем хлипкая и прозрачная дверь, но я боялся пошевелиться – представление на кровати закончилось и, судя по звукам, черный участник мистерии надевал штаны. Однако и стоять на прежнем месте я не мог. Глупо, конечно, но я физически ощущал, как темнота за моей спиной сгущается в невообразимое и опасное Нечто. Хуже всего было то, что я не мог встретить опасность лицом к лицу: поворачиваясь, я бы зацепил портьеру плечом и выдал себя.
Дальше, по-моему, началась комедия. Как человек, которому попала в нос пылинка, но громко чихать в публичном месте не хочется, я держался до последней возможности, стараясь отвлечь себя от этого притаившегося сзади. Тут, видимо, каким-то непроизвольным движением, я прижал дверь чуть сильнее, и она поддалась назад. Я уже почти чувствовал как Нечто смыкает у меня на шее свои руки, щупальца, удавки. Ну чихать, так чихать! Судорожно вжав голову в плечи и не понимая, что делаю, я рванулся вперед.
От балконной двери до кровати было шагов пять. Я пролетел их в одно мгновение. Голая старуха с редкими и плохо крашенными растрепанными волосами сидела на кровати, свесив ноги, лицом ко мне. На полдороге я споткнулся, не смог затормозить, и влетел прямо меж расставленных коленок, уткнувшись лицом в траченную временем жирную грудь. Негр, уже стоявший у двери, от неожиданности резко рухнул на пол и дисциплинированно прикрыл голову руками. От старухи пахнуло потом. Она погладила меня по голове, видимо, тоже от неожиданности, и только потом оттолкнула. Я сел или, скорее, осел на пол.
Похоже, никто из нас не понимал, что следует делать. Я сидел в своем нелепом халатике на полу, надо мной на кровати возвышалась голая складчатая старуха, а слева старался прийти в себя побледневший негр. Конечно же, первой опомнилась старуха. Милая бабушка, ее совсем не смутила моя ошеломленная физиономия.
- Ты можешь идти, - бросила она так и не знающему, то ли ему продолжать лежать, то ли быстренько исчезнуть, любовнику. - Это не полиция, не бойся. Просто мои сумасшедшие соседи. Иди-иди, я потом позвоню туда...
Голос у нее был неприятный – не то чтобы хриплый, а как если бы что-то застряло у нее в горле, а она не может или не хочет прокашляться. Довольно резво для такой полурастекшейся массы она встала с кровати, неторопливо надела халат, предварительно проверив, правильно ли он вывернут, пригладила остатки волос и превратилась в обычную пожилую леди. Встретив такую на улице, я был бы уверен, что дальше походов по магазинам, телевизора и игры «Бинго» ее интересы уже не распространяются. Как обманчива внешность! Как чертовски обманчива действительность! Никакой бойни, никаких древнегреческих страстей! Пожилая учительница, потревоженная в момент послеполуденного сна. И, странное дело, ее преображение успокаивающе подействовало на меня. Вроде как ничего и не случилось. Исчезла развратная бабка, исчез и напуганный и смущенный визитер. Она прикрыла за вышедшим, но еще не пришедшем в себя парнем дверь, подошла к балконной шторе, посмотрела в темноту и повернулась ко мне.
- Пойдемте, молодой человек, я выведу вас отсюда.
Это прозвучало так, как и должно было прозвучать – неприязненно, но не слишком. Похоже, ситуация ее все-таки позабавила. И тут же я подумал, что, кажется, добился того, чего хотел – меня сейчас отпустят на волю. Старушка неторопливо добралась до двери и, оставив ее открытой, вышла в другую комнату. Тут я засуетился, наступил на полу своего халата, но встал и последовал за ней. Комната оказалась довольно большой, типичной гостиной с парой кресел, диваном и журнальным столиком . Если что и не сочеталось с обликом милой пенсионерки, так это отсутствие телевизора и два огромных цветных плаката со здоровенными мужиками, полуголыми, с напряженной бычьей мускулатурой. То ли виной этому моя рефлексия, то ли простое любопытство, но я задержал на них взгляд. Черт, опять какая-то странность. Я не успел понять, что именно странного в этих плакатах: старуха смотрела на меня из другого конца комнаты, оттуда, где, видимо, начиналась прихожая, и ожидала, что сейчас я скроюсь за входной дверью и, желательно, скроюсь навсегда. Я покорно пошел к ней. Когда впереди замаячила дверь, а добропорядочное лицо было совсем близко, мне пришла в голову очень простая мысль. Халат на голое тело – это ужасно. Сказка, какой бы она не была, закончилась, а мне, одному из участников, нужно выбираться отсюда прямо в гриме. И все Джулии, с их множеством реальностей, не помогут мне добраться до дому. За дверью стояла реальная реальность. Но если эта старуха из реального мира, то есть не участвует в игре, это значит... Это значит, что, наплевав на унизительность положения, я могу попросить у нее хоть какую-нибудь одежку. Я стану другим человеком, если надену сейчас штаны. Но как просить эту нимфу на пенсии, я не знал. Вообще плохо знаю, как надо просить. Обычно получается или слишком заносчиво, или, наоборот, чересчур униженно.