Она этого не понимала. Его необходимость отключаться каждые несколько дней. Пялиться в потолок, стены или в окно. Молчать и ни на что не реагировать. Она этого не понимала, но принимала. Причуды. Бывает.
Он сидел между их кроватями на полу, согнув колени, его руки покоились на бедрах. Карта была расстелена у ног, что должно было создавать видимость занятости. Уловка, которая все равно ничего не скрывала. Гермиона смотрела прямо на него, и, вероятно, он это понимал, но по-прежнему продолжал делать вид, что изучает маршрут.
– Малфой? – она звала его уже в третий раз, и все безрезультатно.
Дело было не в том, чтобы досадить ему. И даже не в эгоизме – в человеческом желании хоть какого-нибудь общения. Нет. Просто время шло, и им нужно было добраться до очередного дома. Если они задержатся, а этот парень опять окажется пустышкой, они не успеют сесть на поезд, который отвезет их в следующий пункт назначения. И застрянут здесь на неделю.
– Эй, Драко.
Он перевел глаза на карту и поднял руку, чтобы потереть висок.
– Дом?
Малфой продолжал молчать, и Гермионе уже не терпелось встать и отобрать у него эту бумажку. Или попытаться поднять его на ноги и вытолкнуть за дверь. Пусть думает на ходу.
– Я пойду, ладно? Вернусь позже…
Ничего.
Она уже вышла из здания и перешла две дороги, когда он нагнал ее и пошел рядом. Карта в его руке была смята так, словно Малфой скомкал ее, когда Гермиона ушла. Может быть, так и было. И теперь его пальцы разглаживали бумагу, пытаясь вернуть ей первоначальный вид.
Он посмотрел на Гермиону, и та оторвалась от карты, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Третий дом.
– Да, третий дом.
День двадцать второй; 3:02
Малфой спал, несмотря на все свои старания этого не делать. Он проваливался в дрему и будил себя в течение двух часов, пока наконец не отрубился, прислонившись к окну. Гермиона не знала причин таких настойчивых попыток бодрствовать, пока не сообразила, что вообще впервые видит, как Малфой спит, если не считать того раза, когда он был пьян. Наверное, ему очень не хотелось засыпать при ней. Чему только способствовали ее угрозы добраться до него во сне.
Она бы даже пальцем его не тронула. Самое страшное, что могла сделать – это украсть его палочку, но та не стала бы слушаться в полной мере. Единственной возможностью попасть домой было отыскать крестраж или дождаться, что ее найдут друзья. Прошло уже много времени, и Гермиона не сомневалась, что ее ищут.
Если только все не решили, что она погибла в огне или как-то еще: мозг услужливо подкидывал массу ужасающих сценариев.
А разгадка была близка. Седьмой дом, – и у Гермионы было хорошее предчувствие.
– Я понимаю, что чертовски привлекателен, но то, как ты пялишься, уже раздражает, а не льстит.
Гермиона вспыхнула: ведь думала, что он все еще спит.
– Я пыталась понять, к какому виду тебя отнести.
– Чистокровные? Волшебники? Мужчины? Люди?
– Мне показалось, что скорее «ублюдки».
Тишина.
– Как неизобретательно.
– Заткнись.
9:11
– К черту твои предчувствия, – прошипел Малфой, и она почувствовала его дыхание на своем лице.
Гермиона приветливо кивнула словачке, – та, размахивая руками, пыталась ей что-то объяснить, – а затем с фальшивой улыбкой повернулась к своему белобрысому напарнику.
– Они милые люди.
– Они – Уизли. Только словацкие.
– Именно.
– Я ухожу…
– Ты завтракаешь.
– Не думай, что можешь…
– Малфой, эти замечательные люди предлагают нам бесплатную еду. Прими это маленькое проявление доброты, прояви свои манеры и останься. Побудь нормальным человеком хотя бы раз в жизни.
Весь завтрак Малфой просидел, не проронив ни слова, а когда два дня спустя соизволил заговорить, то орал, что ненавидит горошек… Впрочем, быстро перешел на свое отношение к Гермионе, на то, что та не думает о нем, Малфое, и вообще ничего не соображает. После часа перебранки Гермиона почувствовала то, чего никогда не испытывала по отношению к Малфою: вину.
Поэтому назвала того человека, которого знала раньше, «Малфой один», а того, кто был с ней сейчас – «Малфой два». И провела между этими двумя жирную линию, потому что ей в принципе нравились линии, границы и упорядоченность. Она считала, что единственный способ выяснить, небезнадежен ли человек, это разобраться в том, что он сейчас из себя представляет, вместо того, чтобы постоянно вспоминать, каким он был раньше.
Это называлось «шанс». И Гермиона решила дать его Малфою.
День двадцать пятый; 16:22
– Так ты сбежал из Азкабана и после этого присоединился к Ордену или..?
– Меня выпустило Министерство, а для газет оно выдумало историю про побег. Я отправился к Темному Лорду, заявил, что сбежал, заверил в своей преданности и той же ночью получил метку.
Гермиона нахмурилась, поддевая носком гальку у обочины.
– И всё?
– В основном.
– Волан-де-Морт не наказал тебя за то, что ты не справился?
– Работа была выполнена, – Гермиона вздрогнула, чувствуя, как сильно забилось сердце. – Время сгладило его злость. Он понял, что я был молод, а задание – сложным. Он дал мне второй шанс, и я им воспользовался.
– Что ты сделал? – она посмотрела на него, а затем перевела взгляд на дорогу.
Малфой помедлил с ответом, его одежда зашуршала, когда он засунул руки в карманы.
– Убил человека.
Гермиона уже открыла рот, чтобы спросить имя, но заколебалась. Она не была до конца уверена, что действительно хотела знать личность убитого. Без сомнения, кто-то важный, раз уж речь шла о том, чтобы завоевать благосклонность Волан-де-Морта, а значит им мог оказаться ее знакомый. На ум никто не шел, и ей пришлось спросить, хотя делать этого совершенно не было никакого желания.
– Пожиратель Смерти, – пояснил Малфой.
– Ох, почему?
– Предатель. Он был шпионом.
– Ох. Ты его знал?
Малфой провел пальцами по волосам, выдыхая облачко пара, и нахохлился от сильного порыва ветра.
– Конечно, я знал его.
– Ты…
– Ты уже на один превысила лимит своих пяти вопросов.
– Что? Я единственный задала!
Он фыркнул:
– Шесть.
– Это не считается! Они же все связаны.
– Грейнджер, ты сказала, «пять вопросов». И не озвучила правила, так что сейчас, после того как вопросы заданы, слишком поздно что-то уточнять.
– Хорошо! Еще пять вопросов, и я снова буду тебе должна.
– Нет.
– Мал…
– Не-а.
– Гос…
– Ты спрашиваешь о личных вещах.
– Но в этом и дело.
– Именно.
22:07
– Грейнджер?
– Хммм?
– Грейнджер?
– Ну что? – рявкнула Гермиона, отрываясь от статьи, которую читала.
Малфой выгнул бровь и поднял ногу. Его странные длинные пальцы зашевелились.
– Ты мне должна, насколько я помню.
Гермиона моргнула, отрываясь от созерцания его ступни.
– Хочешь, чтобы я сделала тебе массаж ног?
– А это так очевидно?
– И не хочешь попросить о чем-то более… опасном, ужасном или унизительном?
– Ты их еще не нюхала, - Гермиона поморщилась. – Кроме того, ты не выяснила ничего, за что тебя нужно было бы убить. Так что у меня нет выбора.
– Ты их хотя бы помоешь?
Малфой ухмыльнулся и откинулся на спинку кровати.
– Неа.
День двадцать седьмой; 7:00
Он всегда чистил зубы одинаково – сначала все вместе, затем нижний ряд слева направо, верхний – справа налево, боковые зубы, а потом передние. И так было каждый раз без изменений. Он всегда погружал пакетик с чаем в кипяток пять раз, прежде чем вытащить, а шнурки завязывал так, чтобы узел располагался ровно посередине язычка ботинка. У него была масса причуд. Масса странностей, которые можно было узнать, только прожив с Малфоем какое-то время бок о бок.