— Я вас больше не подведу, мой Лорд, — голос Малфоя был похож на выдранную из горшка мандрагору. Реддл удовлетворительно кивнул и отвернулся, что означало конец разговора.
На негнущихся ногах Драко вышел на улицу, паника до сих пор своей сильной рукой сдавливала его шею. На тонкой светлой коже останется фиолетово-синие синяки. Как только территория этого склепа для хуевого Дракулы осталась позади, то дал себе волю. Дал слабину. Как обычно. Отец постоянно говорил, что из него ничего не выйдет, что вырос тряпкой, мамкиным сынком. Малфоя младшего резко охватила волна гнева и ярости. Его кулак машинально врезался в ствол одного из деревьев и почувствовал, как боль моментально разнеслась жаром по всему телу. Зрачки расширились, а сердце слишком быстро билось. Драко ощущал, как ему тесно в собственной шкуре.
«Ничего не выйдет, не выйдет. Трус. Ничтожество. Слюнтяй. Размазня. Мужеподобная баба. Позор семьи», — крутилось у него в голове, как заевшая пластинка. Голос отца бил его кувалдой по затылку и заставлял чувствовать подступающую тошноту. Из него ничего не выйдет? А что вышло из Люциуса? Пресмыкающее мягкотелое существо, неспособное постоять за собственную семью. Отвратительно. Чтобы ему это не стоило, но всё исправит. Он всё исправит. Он не отец. Он лучше. Драко сплюнул на траву кислую слюну и осмотрел разбитую костяшку. Если из-за этого мудака лишится руки, то когда придет время он оторвёт её у Реддла и засунет ему в задницу. Серые глаза устремились на предплечье левой руки, где вовсю разыгралась гангрена. Нужен Забини. Сделав глубокий вдох, Драко трансгрессировал к Блейзу.
Глава четвёртая
Гермиона сидела на подоконнике в пролётах где-то между этажами старого дома по адресу: площадь Гриммо 12.
Пальцы касались стекла и забавно подрагивали от холода поверхности.
Девушка, не задумываясь, чертила какие-то линии и схемы, вырисовывая рядом рандомный набор букв. Её мозг пытался собрать кусочки воедино, пока зрительный контакт отвлекал.
Онемевшие пальцы потянулись к скрюченным ногам в форме зигзага, чтобы немного их помассировать. Она пришла сюда, когда солнце стало заходить, а сейчас уже непроглядный мрак.
Летный воздух казался затхлым и спёртым, спрессованным к минимальному количеству, ей его не хватало, как бы глубоко не дышала. За окном ничего не было видно, все окна выходили на задний двор, в качестве безопасности.
Поэтому ничего, кроме стен, она не видела, но это лучше, чем скорпулёзные недоверчивые взгляды на себе. Никто не верил, что проклятие Долохова могло просто отступить. Гермиона и сама не верила, что наступит такой момент, когда ей больше не поверят на слово.
С полными глазами не только карего цвета, но и слегка красноватого гнева вперемешку с противоположным тёмно-синем цветом обиды, она согласилась на ещё одну диагностику. Джинни, чтобы немного задобрить подругу за инцидент с собственным уходом, который поспособствовал ещё одной неделе в Норе, быстро на это согласилась.
Голос Уизли имел вес и это знатно порой действовало Гермионе на нервы, потому что раньше это был её голос, а она не терпела конкуренции. Вернее, ей нравилась
конкуренция тем, что подогревала в ней азарт и спортивный интерес, её желание одержать победу всегда стремилось к бесконечности.
Девушка реалистично себя оценивала, как и конкурирующих особ, поэтому ей нравилось сражение ровно до тех пор, пока не начинает сдавать позиции, что активирует её мозговую действенность на триста девяносто пять процентов и тогда срабатывает двигатель внутреннего сгорания. И даже то, что перед ней Джинни не убавляло в ней это, вероятно потому что это то, благодаря чему она держалась. Ей надо быть лучше всех. Ей надо быть лучшей версией себя.
Гермиона в то утро ходила из угла в угол той комнаты, которую ей выделили. Скорее всего, она была «её» из этой версии вселенной, по крайней мере, узнала себя в идеальном, практически больном, порядке, за исключением слоя пыли. Видимо Кричер делал вид, что работает, а на самом деле только подслушивал, развесив свои большие розовые морщинистые уши.
Её кровать была застелена мягким пушистым покрывалом глубокого серого цвета, он явно не вписывается в данный кофейный интерьер, что натолкнуло на мысль о том, что прежняя Гермиона сама его сюда принесла, вероятно плед что-то для неё значил. На небольшом комоде, который сплошь и рядом покрывали вмятины и царапины, стояло несколько фотографий, интерес обострился также сильно, как и зрение, которое её подвело и пришлось подойти к мебели, чтобы рассмотреть фото.