Её снова заполонила боль. Нескончаемая, необъятная, всепоглощающая. Сознание окутано яркими вспышками, будто фейерверками. Они взрываются внутри неё. Десятки, сотни, тысячи.
Внутренние органы неравномерными кусками раскидывает в стороны, оболочка изнутри заляпана внутренностями. Плавно, почти грациозно, по стенкам стекает куски печени, правый желудочек сердца, селезёнка и остатки почек. Они падают в разбрызганный желудочный сок, отвратительно шипя и раскисая.
— Пожалуйста, соберись.
— Не могу.
— Можешь! Обязана.
Рваный вдох костлявой полуфункционированной грудной клеткой. Падение с лондонского моста и удар грудью об поверхность воды. Перед глазами плотная густая темнота сменилась на разноцветные яркие блики. Она жмурится, но сплошные разводы бензина на асфальте никуда не исчезают, их становится только больше.
Девушка сжимает веки настолько сильно, что ресницы ломаются, не выдерживая давления. Ещё один вдох перерастает в кашель, раздирающий гланды на мелкие лоскутки. С огромной волей Гермиона подносит одну руку ко рту, а второй пытается схватиться за грудную клетку. Слабость в теле не даёт окончательно зацепиться, её пальцы хаотично сжимаются и разжимаются.
Кашель не прекращается, а на языке отвратительный привкус крови и костной крошки. Грейнджер буквально чувствует свои ребра на вкус. Слёзы обрамляют её лицо, скатываясь на острые ключицы, находя в них долгожданный приют.
Страх резко забрался на останки рёбер, злокозненно ударяя по трещинам. Корсет надламывается, и Гермиона теряет опору. Грейнджер продолжает заходиться в агонии, выплёвывает весь свой «внутренний мир» наружу. Кашель похож на ещё одну партию ржавых гвоздей, но уже раскаленных. Они царапают глотку, раздирая нежные розовые стенки.
Гермиона буквально складывается пополам, чтобы хоть как-то откашляться. По горлу поднимается комок опилок. Мелкие раны и трещинки на лице саднят из-за потока слёз, который размеренно продолжает свой путь. Грейнджер уже даже не пытается что-то сделать, просто сворачивается клубком, задыхаясь.
— Мисс! Мисс! — рядом с ней из воздуха материзовался домашний эльф.
Он лихорадочно бросился к ней, протягивая ей какую-то склянку с зельем. Через её, крепко прижатую к губам, руку сочилась тонкой струйкой кровь. Ему пришлось применить эльфийскую магию. Щёлкнув морщинистыми пальцами, домовик заставил её руку оторваться от лица и замереть в воздухе. Синяя жидкость влилась в окровавленный рот, который тут же был запечатан магией. Зелье болезненным глотком прокатилось по гортани, окутывая и согревая горло, словно её любимый тёплый шарф.
— Мисс, вы так напугали Блинки! Вы в порядке, вам лучше?
Гермиона наконец попыталась сфокусироваться на своём положении в пространстве, широко раскрыв глаза. Кашель прошёл также быстро, как и появился, но забрал ещё с собой приличное количество «гвоздей».
Тело и голова всё ещё неприятно ныли от ломоты, но их больше не пропускали через мясорубку. Она снова могла думать и соображать, хоть относительно слабо и вяло. Рядом что-то тихо и нервно завозилось, напомнив ей, что Грейнджер не одна.
— Да, всё нормально, — голос был обычным, возможно подавленным, бесцветным и настороженным, но никак не сорванным.
Видимо зелье действительно качественное, раз смогло обработать несколько «очагов». Приподнявшись в полусидящее положение, к ней снизошло осознание, что Гермиона находится на кровати в неизвестной комнате.
— Прости, где я?
Страх бьёт по ребрам. Всё равно на зелье, он надламывает кости и втыкает в органы. Но Гермиона держится, скрепит зубами, но держится.
Мозг начинает функционировать с неприличной скоростью, доставляя неудобства. Его будто подожгли «Incendio». Последнее, что Грейнджер помнит начало прокручиваться в памяти, выводя изображение перед глазами. Письмо. Камин. Пожиратели. Удар. Гойл. Круциатус. Малфой. Трансгрессия.
Малфой.
Трансгрессия.
Эти два слова никак не хотели собираться в одно предложение. Гермиона упорно отталкивает свою излюбленную рациональность и не признает этого. Не может быть, что её похитил Малфой, зачем она ему? Нет, этого не может быть. Сон слишком затянулся, принося собой кучу проблем и сплошной боли. Ей нужна реальность. Стоп-слово. Не работает. Грейнджер закрутила головой из стороны в сторону, сжимая одеяло в руках.
Растерянность в её глазах бросалась так ярко и открыто, что ей становилось стыдно. Гермиона Грейнджер не могла потерять контроль. Кто угодно, но не она. Её челюсть то сжималась до побеления, то дрожала. Было слышно, как стучат её зубы. Надвигалась уже знакомая ей истерика. Глаза беспорядочно метались с предмета на предмет без намёка на фокусировку и осознание.