Нет, их опекуны не могли всё разболтать соседям или кому-нибудь ещё. Мистер Мун — психолог, его обязанность — хранить тайны. А если поразмыслить над миссис Мун, то велика вероятность того, что она разболтала всё соседке за чашкой кофе и куском пирога. Она может. Интересно, как это выглядело? Что-то вроде: «Новые ученицы, которые сейчас у меня живут, явно не просто подруги. Мы с мужем застали их запыхавшимися после их молодёжного поглощения алкоголя. Они были мокрые и грязные. Как у них в Европе с этим делом? Только никому не говори…»
Кира прикрыла глаза любимыми солнцезащитными очками и погрузилась в изучение плакатов на стенах, кое-как прикреплённых степлером.
— Кажется, наша миссис Мун не умеет молчать… — в этом была доля сарказма.
— Кажется?! — с ужасом спросила Кира, — Слухи ползут, как чума! Этот город на три тысячи человек узнает об этой херне быстрее, чем крольчиха родит!
— Неужели всё так плохо, если к твоей речи присоединились ругательства?
— Изабель по-прежнему строила из себя безмятежного человека. Это только больше злило её подругу.
— Если моя мать узнает, она отправит меня в Тибет! К монахам!
Изабель спокойно порылась в рюкзаке Киры, достала оттуда доллар и отправилась к ближайшему автомату со снеками. Пара секунд, и в рту у Серебряной оказался протеиновый батончик, прямо в обёртке. Видимо, это должно было её заткнуть хоть ненадолго. Изабель с довольным лицом застегнула ей рюкзак и стянула с глаз очки со словами: «Это притягивает ещё больше народу».
Уроки тянулись неимоверно долго, но самое интересное было ещё в начале. По просьбе учителя все ученики встали из-за парт и начали проговаривать какую-то клятву. Короткую, но со смыслом. Им двоим позволили этого не делать, да и выглядело это со стороны, как начало судебного разбирательства. Смешно до боли в голове. Хотя, нет. Боль в голове была явно не от смеха. Всё же, клятва в верности американскому флагу — не их обязанность, они на это не подписывались. Остальные уроки шли всё так же неимоверно медленно. Через двадцать минут за соседней партой послышались шорохи.
— Что ты делаешь?! — старалась как можно тише спросить Кира. Дотянуться до парты подруги было довольно сложно, — Верни мою ручку! Это уже слишком!
— Послушай… — ничуть не поколебавшись начала Изи, — В таких моментах «слишком» не бывает…
Её руки были заняты тем, что вытряхивали из старой тетради исписанные листы. Девушка даже не беспокоилась о том, что учитель был в классе. Они вдвоём пережили гимназию, неужели она пойдёт в сравнение с этим памятником колонистам? Кире давно было известно, что затевали Изи, именно поэтому становилось всё неуютнее сидеть среди людей. Кажется, это называется стыд. Чувство стыда из-за выходок подруги — вот как можно было описать её состояние. Изабель продолжала препарировать тетрадные листы, а Кира всё так же ждала свою ручку — писать ей больше нечем.
Кругом незнакомые лица. Но, учитывая, что расписание тут рассчитано на два дня, скоро все эти люди засядут в печени надолго. За одной из первых парт сидела Сиерра — любимица учителей, как выразился Монти в их разговоре на диване. Девушка с роскошным рыжим хвостиком что-то вырисовывала в тетради. Зная её способности к рисованию, Кира отвернулась от столь жалкого зрелища. Не быть Сиерре художником. Но за что-то её всё-таки любили. Может, за хлопанье красивых зеленоватых глазок? Или робкое поведение и вечно приложенные к груди учебники? Вся эта невинность и милота должны были быть чем-то вроде маски. Изабель не сомневалась: как только рыжая выйдет за порог школы, она покажет настоящую себя.
Получив назад свою ручку, Кира случайно засмотрелась на «шедевр». Гирлянда из бумажных чихуа-хуа. Криво нарисованных и держащихся на одном только честном слове. Изабель была довольна тем, что хоть немного скрасила минуты ожидания обеденного перерыва и истратила четверть мировых запасов целлюлозы. Её одержимость этими маленькими трясущимися существами переросла своё. Когда девушке было шестнадцать, её лучший друг детства, карамельное чудовище по кличке Белин, ушло на тот свет. Депрессия, плохой сон — все дела.
— Кусок дерьма, — так она назвала своё произведение.
— И что ты будешь делать с этим «куском дерьма»? — Кира изо всех сил попыталась скрыть безразличие. Какая ей разница? Отправят её подругу за дверь или попросят повесить гирлянду на доску — ей всё равно.
— Повесим её на голову Монти и потуже завяжем. Уверенна, он будет носить на себе и это дерьмо.
В голове Изабель появился образ утреннего Монти в бледно-розовых спортивных штанах. Она искренне надеялась, что он купил их не в отделе женской одежды или магазине для гомосексуалистов. Хотя, чему тут можно удивляться? Парень без чувства стыда пришёл на занятия в розовых штанах. Это совершенно нормально и очень практично. Изи поёжилась, как только представила себе тот самый цвет.