— Задавался. Но это не краеугольный камень. Сначала надо получить товар. Не эту пародию на разумного человека, а полноценный рабочий организм, который сможет адекватно реагировать на наши команды, не обременяя себя вопросами и сомнениями. Это несложно, если руководствоваться обычным ДНК, но ведь четырехспиральное ДНК биодронов дает куда больше пространства для маневра.
— О, да… Вы хоть знаете, как синтезировать еще две спирали, или все еще тупо повторяете их?
— Повторяем. Тем не менее, исследования их предназначения активно ведуться…
— Я бы их закончила лет пять назад.
— Я не был бы так уверен, Мериен. Лет пять назад, вы удивляли всех разве что своим трепетным отношением к этим хвостатым. Хорошо, что здесь нету слуг биодронов, терпеть их не могу. Половину того, что им говоришь, не понимают.
— Значит плохо говорите.
— Думаю дело не в моей способности объяснять, а в их способности понимать. Животные, они и на Тиадаре животные.
Грейт вздохнула:
— Что же, видимо, в этом плане мы никогда с вами не сойдемся во мнениях, доктор. В любом случае, с возвращением на Тиадар.
Она развернулась и быстрым шагом вышла за дверь шлюзовой камеры, на ходу надевая кислородную маску.
Всякий раз, когда она видела Штайера, ей хотелось его убить. Хотя бы просто потому, что человек, занимающийся тем, чем занимался Штайер не должен жить в принципе. Не говоря уж о том, что он разрушил на корню ее определенные начинания, которые, правда, шли вразрез с основной концепцией политики «Нантек». Корпорации не нужны были школы для биодронов, ей хватало исправно выполняющих команды бессловесных рабов. А ведь никто даже не удосужился задать ей вопрос, как она смогла впервые синтезировать ДНК с четырьмя спиралями. Отсутствие информации по геному списывали на нежелание Грейт раскрывать детали его создания и на то, что по сути, открытие было случайным. В возможность того, что геном не был создан, а был выделен из уже имеющегося материала не верил даже Штайер.
А ведь она прекрасно знала, откуда он взялся.
Никто не знал. Только она. Потому что все, кто был тогда вместе с ней погибли при извержении криовулкана, в жерле которого было найдено то… захоронение…
Еще первые колонисты, исследуя пещеры Тиадара натыкались на полуразрушенные строения из необычного зеленовато-голубого камня, украшенные странными рунами, причудливыми, казалось будто бы объемными, словно висящими в воздухе рисунками. Но ее экспедиция пошла дальше. Предположения, что Тиадар был некогда обитаем, а потом из-за приближения к нему газового гиганта и потери атмосферы лишился своей флоры и фауны зародились еще тогда, но надо было это доказать. Увы, в тот момент, когда доказательства были почти на руках у людей произошел переворот, пришли терранцы и все изменилось.
Найденные в глубокой нише под криовулканом кости оказались никому не нужны. Их, насколько она знала просто утилизировали. Остался только выделенный из остатков крови в поверхностных слоях костяной ткани ген, всего несколько молекул ДНК, которые пришлось выдать за собственную разработку, хотя сама Грейт на тот момент даже не представляла, что и за что в этой молекуле отвечает. Расшифровка генома требовала времени, а его не было. Списали на «случайное открытие», и научились воспроизводить биодронов из генного материала с небольшим расхождением от изначальной структуры.
Из тех, кто знал истинное происхождение гена осталась только она одна. И именно поэтому, по мере своих возможностей она пыталась помочь тем, кого создали на фабриках «Нантек». Только она знала, что в один прекрасный день наступит возможность доказать, что планета, на которую высадились люди не принадлежит им и никогда не принадлежала. И тогда… тогда будет возможность вышвырнуть отсюда этих терранцев по их собственным же законам.
Последствия Грйет не волновали. Она родилась на Тиадаре до прилета людей с Терры, потом училась в Марсианском Университете Ксеногенетики а потом, на Терре, поставив себе самые недорогие импланты, дабы хоть как-то иметь возможность пробиться выше, вернулась на Тиадар, где к тому моменту изменилось все. Теперь она жила в стране слепых и в глубине души не хотела, чтобы они прозрели.
Штайер сделал все для того, чтобы ее исследования базовой структуры генома извлеченного из найденных тут захоронений прекратились. Возможно, он что-то подозревал, возможно, просто хотел поставить палки в колеса. Но в любом случае, своего он добился. Она вспомнила, как его подручные приходили в ее школу за биодронами, выбранными для экспериментов с генетическим мутагеном. У нее дома до сих пор хранилась общая стерео-фотография ее маленького класса, который со временем был просто уничтожен. Где сейчас они все? Большинство погибли в ходе экспериментов. Кого-то, как она слышала, отправляли в Чистилище и неизвестно, сколько из них прожили там хотя бы пару лет. Она смогла спасти только одного биодрона, сейчас жившего вместе с ней. Впрочем, «биодронами» она их давно уже не называла. У них было собственное имя, о котором пока знала лишь она и ребята из криптографического и лингвистического центра, постепенно продвигавшиеся в расшифровке текстов на найденных руинах. И чем больше узнавали лингвисты, тем яснее она понимала, что те, кто построил эти древние храмы, были кем-то особенным, уникальным, и возможно, Тиадар еще до сих пор хранит свои самые главные тайны, не подпуская к ним надоедливых людей.