Кинзбург подалась вперед.
— А кто-нибудь из наших пострадал?
Харкин покачал головой:
— Ранена одна защитница, но она поправится.
— Господи. — Кинзбург откинулась на спинку стула и потерла лоб. — Кажется, мы уже год не сталкивались с камикадзе.
— Два года. В ходе спутникового сканирования, проведенного оперативно-разведывательным отделом, выяснилось, что уровень потребления энергии в сетке выше, чем ожидалось. Поэтому Грейнджер решил не рисковать и отправил туда группу. Кодовое название операции «Альфа грив».
— Держите меня в курсе, — произнесла Кинзбург. — Если Нод действует так близко к Синей зоне, то, возможно, выводы о снижении уровня угрозы оказались поспешными.
Северная Каролина была в Ж-шесть, Желтой зоне, занимающей немалую часть Северной Америки прямо возле южной границы С-2.
— Может, тревога ложная. Мы даже точно не знаем, был ли это действительно грузовик Нод. Так мог действовать какой-нибудь безумец, который хотел убить себя в присутствии других людей. Давайте посмотрим, что нароют люди Грейнджера, прежде чем менять сообщение.
— Хорошо, Зак, как скажешь. — Кинзбург перевела дух. — Кроме того, я предпочла бы заявить в завтрашнем выступлении, что угроза со стороны Нод низкая. Даже если через несколько дней выяснится, что данная информация ошибочна, это повысит доверие людей к нашим действиям, особенно когда мы объявим о программе-резонаторе.
— Конечно, Лия. — Харкин понимающе кивнул, зная, сколь важно убедить гражданских в том, что ситуация находится под контролем, независимо от того, соответствует это действительности или нет. Вот почему ВОИ, тайный альянс, созданный в соответствии со специальным приказом ООН, долго держал в секрете сведения о тибериуме, обнаруженном в Италии, которая теперь являлась центром К-один, на данный момент крупнейшей из восьми Красных зон. Директора ВОИ обнародовали информацию о тибериуме, лишь когда Кейн вынудил их сделать это. Харкин искренне верил, что людям не может повредить то, о чем они не знают.
Зажужжала дверь кабинета. Кинзбург, как генеральный директор, имела на «Филадельфии» доступ в любое помещение, которое не было опечатано специальным образом, чего Харкин обычно не делал. Он ничего не скрывал от тех, кто имел разрешение находиться в этой части станции, и, в каком бы кабинете он ни был, никакими личными делами не занимался.
Прежде же чем входили все остальные, раздавалось жужжание. Оно сопровождалось появлением голографического изображения того, кто находился за дверью. Сейчас там стояла невысокого роста женщина с коротко стриженными волосами серо-стального цвета и строгими голубыми глазами. Количество морщин позволяло ей с легкостью придавать лицу убедительное сердитое выражение. Особенно заметны были морщинки в уголках глаз. Элиза Скаранджелло, одна из ученых, консультирующих директоров ВОИ во время саммита, уже двадцать лет являлась женой Харкина.
Генерал прикоснулся к верхнему правому углу голограммы, и дверь открылась.
Элиза переступила через порог, затем остановилась, увидев, кто сидит на стуле для гостей.
— Извини, Зи, я не знала, что ты не один. Я зайду позже.
Кинзбург снова улыбнулась, но на этот раз улыбкой, предназначавшейся общественности.
— Ни в коем случае, доктор. Я как раз собиралась уходить. Ваш муж рассказывал мне о ситуации, о которой он, вне всякого сомнения, поведает и вам.
Напряженным тоном Элиза произнесла:
— Директор, у меня допуск только пятого уровня, а мой муж никогда…
— Конечно, никогда. — Кивнув Харкину, Кинзбург сказала: — Держите меня в курсе, Зак. Мы снова поговорим сегодня вечером.
С этими словами она ушла.
Элиза посмотрела, как за директором закрывается дверь, затем повернулась к мужу с сердитым видом, наводившим ужас на сотрудников лаборатории.
— Эта идиотка всегда будет так меня злить?
— По-видимому, да. — Харкин говорил нейтральным тоном. Меньше всего он хотел ссориться с женой из-за своей начальницы.
— Знаешь, что я только что выяснила? Бойл изменил свое отношение к финансированию проекта резонатора, и только лишь потому, что он действует по прямым указаниям директора. Этой чертовой Лии Кинзбург собственной персоной. Можешь поверить в это дерьмо?
— Нет, — машинально ответил Харкин.
Он сел. Когда жена начинала ругаться, стоило устроиться удобнее.
— Я видела речь, которую она завтра произнесет. Эта стерва два дня орет на меня по поводу «больших расходов» на программу, затем делает ее краеугольным камнем своей речи, приписывая себе все заслуги! Это, черт возьми, была даже не ее идея, и с самого начала она выступала против!
— Но она ее реализует, — заметил Харкин.
— Конечно. Когда все до единого твердят ей об этом, включая половину этих чертовых директоров, еще бы она не сказала «да»! Она беспокоится, что повторится Флорида.
— Ее можно понять.
Харкин заметил, что на его столе пурпурным цветом горит лампочка — входящий вызов. Он нажал на кнопку удержания: когда Элиза в таком состоянии, ее лучше не прерывать. Каюта у них крошечная, о том, чтобы уйти спать в гостиную, не могло быть и речи, и, если он ответит на вызов, ему придется ставить здесь походную кровать.
Однако Элиза увидела огонек и поняла, что это означает.
— Извини, тебе нужно работать.
— Да.
— Зи, любовь моя, ты ведь генерал. И когда ты на службе, у тебя есть более важные дела, чем разговоры с женой. — Сейчас ее улыбка могла бы осветить целую Красную зону. — Но сегодня ночью я замучаю тебя вопросами.
Харкин усмехнулся:
— Прекрасно.
Элиза повернулась к двери, затем снова посмотрела на мужа:
— О, я чуть не забыла, зачем пришла…
— Не для того, чтобы разносить в пух и прах Лию?
На лице жены снова появилось сердитое выражение.
— Нет. Ты знаешь Манфреда, моего бывшего помощника?
Элиза меняла лабораторных помощников с такой же частотой, как большинство людей нижнее белье. Харкин уже давно перестал обращать на них внимание.
— Конечно, не знаю.
— Ну, он сделал предложение техничке, с которой встречается, и сегодня вечером будет празднование в ординаторской. Я обещала прийти туда, и будет очень хорошо, если ты тоже заглянешь.
— Когда?
— В девятнадцать часов, после окончания смены.
— У меня в это время должно быть совещание с оперативно-разведывательным отделом, но потом я приду.
— Спасибо. — Она снова улыбнулась. — Манфреду и Натали очень важно получить твое благословение.
Харкин поднял брови:
— Я не собираюсь никого благословлять. Я этих двоих даже не знаю.
— Тогда просто пожелай им счастливого брака.
Лампочка на его столе стала янтарной.
— Хорошо, это я сделаю. А сейчас я должен ответить.
— Прекрасно. — Она направилась к двери. — Я люблю тебя, генерал.
Он послал ей воздушный поцелуй.
— Я тоже тебя люблю, доктор.
Как только за Элизой закрылась дверь, он дотронулся до лампочки, и над столом появилась еще одна голограмма.
— Харкин слушает.
На голограмме были видны приятные азиатские черты Сандры Телфэр из оперативно-разведывательного отдела.
— Генерал, я хотела проинформировать вас о том, что поступили первые сообщения из Северной Каролины. Это определенно своего рода опорная база Нод, но у нас еще нет точных сведений насчет войск.
Харкин задумчиво почесал подбородок. Возможно, это ничего и не значит. В конце концов, что у них есть кроме грузовика с камикадзе?
— Спасибо, Сандра. Держите меня в курсе. Как там генерал Грейнджер?
Телфэр стала серьезной:
— На стенку лезет, как обычно.
— Джек всегда недоволен, если ему не о чем беспокоиться. — Харкин перевел дух. — Будем надеяться, что его беспокойство совершенно беспочвенно.
Жасмин поерзала на металлическом стуле, пытаясь устроиться удобнее. Она хотела спокойно просидеть долгую речь Кинзбург и не мучиться потом три дня от боли.