На мгновение показалось, будто он хотел прибавить что-то еще, но промолчал.
Вместо этого он встал и со звоном бросил на столик горсть монет в уплату за кав.
– Мне надо идти. Время репетировать: я выступаю с труппой, с которой никогда прежде не играл. Прошлогодняя чума выкосила многих странствующих музыкантов, так что я на время избавился от коз.
Он ухмыльнулся, затем бросил взгляд на доску для записи пари на стене.
– Скажи своим друзьям, что через три дня я вернусь сюда до захода солнца, чтобы решить дело с поэтическими соболезнованиями Кьяры. А пока прощай.
– Прощай, – задумчиво ответил Адриано, провожая взглядом покидающего опустевший зал музыканта.
Хозяин и его жена собирали кружки и стаканы, вытирали столы и скамейки. Адриано знаком попросил последнюю кружку. Через минуту, потягивая кав – на этот раз без спиртного, чтобы прояснилось в голове, – он вспомнил, что забыл спросить имя музыканта.
Глава II
В тот день Дэвину не везло.
К своим девятнадцати годам он почти совсем смирился с маленьким ростом и мальчишеским бледным лицом, которыми словно в насмешку одарили его боги Триады. Уже много лет прошло с тех пор, как он бросил привычку висеть вниз головой на ветвях деревьев в лесу возле их фермы в Азоли, пытаясь хоть немного прибавить себе рост.
Прекрасная память всегда была предметом его гордости и источником радости, но многие воспоминания не приносили ни того, ни другого. Он бы с удовольствием забыл тот день, когда близнецы, возвращавшиеся с охоты со связкой дичи, застали его висящим на дереве вниз головой. Даже шесть лет спустя его мучило то, что его обычно туповатые братья сразу же догадались, чего он пытался добиться.
– Мы тебе поможем, малыш! – весело воскликнул Повар.
И прежде чем Дэвин успел выпрямиться и отползти подальше, Нико ухватил его за руки, а Повар за ноги, и крепкие близнецы начали перетягивать брата между собой, добродушно хохоча. Помимо прочего, им доставляло громадное наслаждение слушать не по годам изощренную ругань Дэвина.
Да, то была его последняя попытка прибавить себе рост. Той же ночью он пробрался в спальню храпящих близнецов и аккуратно вылил на каждого по ведру с помоями для свиней. И умчался, подобно Адаону, успев пересечь двор и выскочить за ворота фермы прежде, чем раздался их рев.
Дэвин провел в лесу две ночи, потом вернулся и был выпорот отцом. Он ожидал, что его заставят стирать простыни, но Повар сам это сделал. Близнецы, как всегда добродушные, уже позабыли об этом инциденте.
А Дэвин, будучи проклят или благословен памятью, подобно Эанне, богине Имен, не смог ничего забыть. Пускай на близнецов трудно было таить обиду, собственно говоря, почти невозможно, но от этого его одиночество не уменьшалось. Вскоре после того случая Дэвин ушел из дома, поступив учеником певца к Менико ди Феррату, чья труппа совершала турне по северу Азоли каждую вторую или третью весну.
С тех пор Дэвин ни разу не возвращался домой. Он брал недельный отпуск во время поездки труппы на север три года назад и еще раз этой весной. Не то чтобы с ним плохо обращались дома, он просто не вписывался в ту жизнь, и они все четверо это знали. Крестьянствовать в Азоли было серьезным, иногда суровым трудом, непрерывной битвой за сохранение земли и рассудка, постоянным сражением с наступающим морем и жаркой, туманной, серой монотонностью дней.
Если бы была жива его мать, все могло бы быть по-другому. Но ферма в Азоли, куда Гэрин из Нижнего Корте привез своих троих сыновей, была безрадостным местом и подходила разве что для близнецов, которым хватало общества друг друга, и для такого человека, каким постепенно стал сам Гэрин среди почти безжизненных равнин. Она не могла послужить источником духовной пищи или светлых воспоминаний для смышленого, одаренного живым воображением младшего ребенка, способности которого, какими бы они ни были, не имели ничего общего с возделыванием земли.
Узнав от Менико ди Феррата, что голос Дэвина способен на большее, чем пение деревенских баллад, они все испытали некоторое облегчение и распрощались ранним весенним утром, стоя под неизбежным серым дождем. Его отец и Нико, едва успев сказать слова прощания, двинулись к реке проверить уровень воды. Но Повар задержался и неуклюже ткнул своего странного младшего брата кулаком в плечо.
– Если с тобой будут плохо обращаться, – сказал он, – ты можешь вернуться домой, Дэв. Места хватит.
Дэвин запомнил и то, и другое: мягкий толчок в плечо, который с годами приобрел большее значение, чем пристало такому жесту, и сопровождавшие его слова, быстро произнесенные грубым голосом. По правде говоря, он действительно помнил почти все, кроме матери и жизни в Нижнем Корте. Но ему было меньше двух лет от роду, когда она погибла во время боев, а всего через месяц Гэрин увез своих троих сыновей на север.