Хиша оглянулась на Риза, ничего не сказала и вылезла наружу.
Ноги налились свинцовой тяжестью, мышцы закоченели. Риз зашипел, ухватился за край двери и выбрался вслед за шаманкой.
Повозку встряхнуло – Риз едва не упал, привалился к выгнутому борту. Ветер выл, швырял клубы пыли, а над головой бурлило темное небо. Где же Хиша?
Ростки силы таяли на скобах, вбитых в бок повозки. Риз ухватился за них и полез наверх. Ступень за ступенью, мучительный путь, – следы тепла ускользали, пальцы немели от холода.
– Скорее, давай! – Хиша вцепилась в него, помогла взобраться. – Вон там переключатель, на корме!
Риз выпрямился и увидел тьму.
Она кружилась, вздымалась черным столбом, растекалась по небу. С каждым мигом смерч рос, приближался. Повозка раскачивалась, мчалась все быстрей, но без толку – не могла оторваться от тьмы. Вот-вот та настигнет, погребет под собой.
Риз замотал головой. Смерч пока далеко!
Хиша уже стояла на корме возле острого выступа – он торчал в спине повозки как железный плавник. Шаманка топнула изо всех сил – и плавник распахнулся, открыл лихорадочно мигающие лампочки и разноцветные рычаги. Она схватилась за красный, потянула, навалилась всем телом.
Рычаг не шелохнулся.
Риз прыгнул к ней. Тяжелые, непослушные ступни громыхнули о крышу, боль полоснула – так, что потемнело в глазах. Но он не остановился. Взялся за рычаг, надавил и зарычал от бешенства и обиды.
Не хватает сил, все здесь неподъемное, не сдвинуть!
Тьма неслась, хохотала и выла, позади ничего не осталось, лишь чернота. Риз закрыл глаза.
Руки такие тяжелые – так пусть станут еще тяжелей! Пусть превратятся в глыбы, в горы, лягут на рукоять немыслимым грузом, заставят ее опуститься.
Металл раскалился, опалил ладони. Жар хлынул со всех сторон – будто не мир, а огромная печь. Риз задохнулся зноем и злостью и упрямо налег на рычаг.
Тот поддался.
Пошел вниз. Что-то щелкнуло, завизжало. Повозка дернулась, как от удара, и Риз не устоял, рухнул, покатился по горячей крыше, вцепился в выступ-плавник.
– Включили! – закричала Хиша. – Мы включили!
Ее голос звенел в тишине. Сердце машины смолкло, и ветер больше не выл так страшно. А тяжесть, куда она делась? Чугунные гири пропали, стужа превратилась в жар. Риз поднял голову.
Над повозкой переливался радужный купол. Тонкий, подвижный – огромный мыльный пузырь. Лазурные, алые и золотые пятна сменяли друг друга, а снаружи бушевала тьма.
Смерч догнал их, но раздавить не сумел.
*
– Вот как ты выглядишь, – сказал Нивер.
Риз с трудом сдерживался. Хотелось прыжком пересечь кабину, рвануться за дверь, вскарабкаться по горячим скобам и вдохнуть ветер пустыни. Нет, тяжесть не ушла полностью, свинцом тянулась в мышцах, отдавалась болью. Но это ерунда! Не сравнить с тем, что было.
Только побегать сейчас не получится. Нивер сказал: «Давайте поговорим». Риз знал, что это значит: нужно внимательно слушать и не спорить. Взрослые везде одинаковые.
Хиша сидела на скамье рядом с Ризом. Снова прятала руки в карманах, смотрела в окно. По ее лицу скользили цветные отблески, вспыхивали и гасли, – снаружи все еще мерцал защитный купол. Буря ушла, но повозка стояла неподвижно. Набиралась сил.
Нивер громыхнул раскладным стулом и уселся посреди кабины. Куго остался возле приборов: слушал шорохи, следил, как мигают лампочки. Но то и дело оборачивался, смотрел на Риза и не скрывал любопытства.
– Выходит, вы меня теперь видите? – спросил Риз.
Нивер хмыкнул и признал с неохотой:
– Не всегда ясно. Иногда ты полупрозрачный, а иногда – совсем обычный мальчик, только очень бледный.
Зеркал в повозке не было, но уж свои руки Риз мог разглядеть. А они бледными не были – потемнели, будто на кожу лег отсвет здешнего ржавого солнца. И одежда впитала тот же цвет, стала плотной и грубой. Только чему удивляться? Риз много раз бывал во втором мире и помнил, как все там окрашивалось лазурью. У каждого мира свои законы.
Но, может, рядом с Хишей Риз и казался бледным.